И в каждый из них с моих губ предательски рвется:

— Уйди с дороги, поганое мугродье! — и Мерлин свидетель, я искренне желал, чтобы она ушла с моего пути, была бы стерта с линии жизни на моей ладони. И тогда можно спокойно дышать, вернуться к действительности и, черт возьми, стать счастливым! С другой девушкой, которая действительно разделила бы мои взгляды.

И я в отчаянии оборонялся, нападая на нее, на Поттера, Уизли. Так было всегда, много дней и лет подряд.

Так остается и теперь, когда наши пути скоро должны разойтись. Последний год в школе. И пусть мы больше не вступаем в словесную дуэль при каждой встрече, говоря друг другу обидные слова, но во взгляде ее отчуждение. Гермиона попросту перестала замечать меня. Теперь, когда они прошли такой долгий путь рука об руку со своими дружками, у меня не оставалось ни малейшего шанса. До выпускного экзамена оставались считанные месяцы, а у меня не было даже причины подойти к ней.

Но однажды случилось вот что.

В один из ничем не примечательных вечеров незадолго до Рождества, я просиживал в библиотеке. За окном стояла прекрасная погода, уроков не было, и еще утром большая часть учеников отправилась в Хогсмид, чтобы прогуляться по свежевыпавшему снегу и купить подарки. Я видел в окно, как вместе с другими уходила из замка и Гермиона. Её, в дурацком клетчатом пальто, не перепутаешь ни с кем. Идет, медленно, чуть отстав от остальных, кутается в тяжелый теплый шарф. Что-то в ее образе не давало мне покоя, потому что не было обычным, но что это было, я понять не мог и не придавал этому особенного значения. Отойдя от замка футов на сто, она остановилась и оглянулась. Я увидел ее взгляд: странный, печальный. Она смотрела на окна замка, будто пытаясь кого-то отыскать, но не найдя развернулась и побрела к обогнавшей ее группе студентов.

Как я уже сказал, вечер я коротал за конспектированием одного из старинных фолиантов, выполняя то самое дополнительное задание МакГонагалл и теперь должен был исписать длиннющий пергамент.

Тишина стояла идеальная: ни потрескивания огня в камине, ни сквозняков, блуждающих в холлах школы, не было слышно. Я начинал дремать над своей работой, как вдруг, дверь библиотеки скрипнула. Вздрогнув от неожиданности, я открыл глаза. На пороге появилась Грейнджер.

Лицо ее оставалось очень странным, будто болела она чем-то простудным. Глаза на бледном полотне кожи лихорадочно блестели, по скулам расползались неровные красные пятна. Она то и дело вздрагивала и будто даже всхлипывала. Ступив за порог, она увидела меня и тут же собралась уйти, но я окликнул ее:

— Привет, Грейнджер. Что же ты смутилась? Боишься меня?

— Еще чего, — вздернула нос девушка. Дурацкий чисто гриффиндорский жест. Она протопала к полкам с книгами. Я наблюдал, как тонкие указочки пальцев побежали по корешкам, а губы беззвучно зашевелились, читая. Несколько раз она осмотрела полку и не нашла того, что ей нужно. Догадавшись, она повернулась ко мне.

— Книга у тебя? Та, по которой МакГонагалл задала конспект?

Кивнув, я чуть отодвинул фолиант. Ближе к краю стола.

— Ты закончил? — строго спросила Гермиона. Было заметно, что она не настроена на долгий диалог.

— Только что начал, — ответил я беззлобно, — над ней скончаться можно. Скукотища жуткая.

— Значит, тебе придется поделиться книгой, — подытожила девушка.

— Садись, — предложил я, вкладывая в голос всю бесстрастность, на которую только был способен. И, несмотря на то, что ее непосредственная близость грозила мне очередным волдырем от ожога, я не мог ничего поделать с желанием просто побыть рядом, когда раз в тысячу лет мне представился такой случай.

Гермиона же, сделала последнюю робкую попытку избавиться от моего общества:

— Малфой, у меня к тебе предложение. Давай сделаем так: ты отдаешь мне книгу и идешь на все четыре стороны, а я читаю, делаю конспект и даю тебе списать. Хорошо?

— Нет, — смеюсь я, чувствуя, как подрагивает мой голос, — я, Грейнджер, решил, что в этом семестре превзойду тебя по всем предметам, так что это ты можешь списать у меня, когда я закончу, а пока давай, топай отсюда.

— Еще чего, — фыркает моя драгоценная заучка, — и, шлепнув на стол свои письменные принадлежности, садится рядом.

И я готов станцевать прямо на этом столе, готов поднять на руки и кружить ее — мою мисс Предсказуемость. Я просто чертов гений, ибо Гермиона и мысли не допустит о том, чтобы сделать что-то не самостоятельно, а списать, и не у кого-нибудь, а у Драко Малфоя.

Прикусив губы, я отвернулся, чтобы подавить смешок пока она разглаживала пергамент. Дернув книгу немного ближе к себе, она погрузилась в чтение. Я занялся тем же, исподволь наблюдая за ней.

В тусклом освещении библиотечных светильников тени, отбрасываемые нами на стены дрожали, склонившись друг к другу. Грейнджер углубилась в чтение и не замечала меня. Я же, как завороженный смотрел на полуоткрытый мокрый розовый рот или на кончик языка, выглядывающий оттуда, когда она принималась писать. Я с восторгом пользовался тем, что книга была очень небольшой. Тесно придвинувшись к ней, я вдыхал легкий аромат чистоты, исходивший от волос девушки.

Мерлин, никогда раньше не мечтал я так сильно об этих мягких губах. И коснись я их на миг, можно было бы зарыться лицом в темный лес волос и спрятаться в нем от стыда, смущения и ее отказа.

— Эй, Малфой, с тобой все в порядке? — ее строгий голос возвращает меня к действительности.

— А? Что? — я нахожу себя в опасной близости к ее лицу.

Чуть отклоняется с выражением брезгливости на лице. Презирает. Негодует. Все еще ненавидит.

— Я, ничего…— пытаюсь найти оправдание я, сооружая в голосе немыслимые конструкции лжи. — У меня, э-э-э, мнэ-э-э, я… у меня, Грейнджер, очень плохое зрение, и если тебя что-то не устраивает, можешь валить отсюда.