А что если от Гермионы Грейнджер зависит продолжение рода Малфоев?
========== Часть 1 ==========
Вот и сейчас сижу напротив нее, осознавая: никогда она не будет моей. Слишком поздно. Объяснять, менять, переделывать, прощать, забывать… Пустые глаголы чередой проносились в голове, но тело отказывалось подчиниться. Встать и уйти.
РАЗЛЮБИТЬ — невозможно.
Привычно и знакомо все: каждый жест, взгляд и порхание ресниц. Сидит за столом со своими треклятыми приятелями и младшей Уизли, а я в темном углу один, и никак не могу оторвать от нее взгляда.
Принесли сливочное пиво для всех. Кроме нее. Она в последнее время пьет кофе: черный и горький, как ее взгляд. Сейчас, знаю, она возьмет булочку, поднесет ко рту, задумается. Потом вернет сдобу на место и, подперев подбородок кулаком, уставится в непроглядную мглу за окном.
Гермиону одернет Поттер или вернет в реальность высокий голос Джинни, а может рука Рона, пытающаяся уютно устроиться у неё на талии. Она неизменно стряхивает ее и с укором смотрит на рыжего. Девичья скромность выше всяких похвал. Знаю, они вместе, но никаких намеков на то. Разве что чуть приподнятая бровь, когда Рон флиртует с какой-нибудь поклонницей, выдает нашу отличницу.
А сейчас она придвинет к себе сахарницу, и положит в напиток две с половиной ложки сахара. Размешает, возьмет ее в руки и, нахмурившись, увидит, что просыпала мимо несколько крупинок. Пальцем соберет их со стола и стряхнет на голубое блюдце. Чуть прикрыв веки, отопьет из чашки…
Я мог бы вечно продолжать писать её портрет красками или словами и знаю каждый жест, но она даже не смотрит на меня… хотя и это уже можно считать благосклонностью: в свете того, что после падения Темного Лорда Малфои, Креббы, Нотты и другие семьи попали в опалу.
Весь магический мир слишком хорошо помнил события последних лет, свежи были воспоминания о битве за Хогвартс. Прошла весна за ней лето, и ученики вернулись в школу. Для таких, как мы, бывших семикурсников, вынужденно пропустивших последний год обучения, и был организован дополнительный курс. Многие из моих друзей и знакомых вернулись в школу, где теперь все стало иначе.
У руля профессор МакГонагалл. Эта женщина, которую я глубоко презирал за лояльность к грязнокровкам, теперь делала все, чтобы примирить остальные факультеты с сильно сдавшим позиции Слизерином. В новом послевоенном мире победители ненавидели нас — представителей чистокровных семей. Как модно стало смотреть свысока на зеленый цвет — символ нашего факультета и на все то, что раньше внушало страх. А МакГонагалл вела свою политику: сначала мы все оказались за общим столом в Большом зале. Все четыре факультета вместе. Затем эти ужасные совместные занятия. И если Пуффендуй обычно объединяли с миролюбивым Когтевраном, то Слизеринцы и Гриффиндорцы едва терпели общество друг друга по нескольку часов в день.
Мой взгляд упорно возвращался к столику Поттера. Три года прошло с тех пор, как мне открылась истина, но принять правду я не могу до сих пор. И у истины лицо Гермионы Грейнджер: немного веснушек, чуть более взрослые, чем раньше, глаза на строгом тонком лице и шапка неухоженных кудрей. Само совершенство в своей неидеальности.
Оставив на столе плату за ужин, я поднял воротник пальто и направился к выходу. У двери оглянулся, чтобы еще раз увидеть ее профиль — столь таинственный в дрожащем свете свечей.
Невольно вздрогнул.
Она смотрела на меня и, поймав взгляд, не смутилась, не отвела глаз. Гермиона поправила выбившуюся из прически прядь, и мне показалось, что при этом, девушка едва заметно махнула мне рукой.
Я махнул ей в ответ и вышел из «Трех метел» в простуженную ноябрем темноту.
…
*** За три года до этого***
— Драко, Драко-о-о, — доносится из холла голос матери, — ты уже проснулся? Могу ли я войти к тебе в комнату?
— Да, maman, конечно.
И нужно заметить: эту ночь я провел без сна, не понимая, почему очередной день рождения вызывал во мне столько эмоций, от волнения до радостного ожидания чего-то необъяснимого. Возможно от того, что погожим июньским утром мне исполнялось пятнадцать. Эти возраст и число были знаковыми для рода Малфоев. Официально не объявлялось, но я знал, что именно сегодня отец позовет меня в свой кабинет и передаст некий семейный артефакт. Догадывался и что за предмет мне вручат, собрав мозаику из случайно оброненных родителями фраз, собственных умозаключений и разговоров наших домовых эльфов. Перстень, который Люциус Малфой носил на указательном пальце правой руки, должен был перейти ко мне. Что это за кольцо и почему оно должно доставаться сыну от отца, пока оставалось неизвестным, вот и чувствовал себя я взволнованно и вместе с тем весьма торжественно.
В мою спальню вошла maman. Всегда безупречный внешний вид, величественная осанка. В слегка равнодушных обычно глазах сегодня гордость и радость. Подойдя, она обвила мою шею руками и, поцеловав в щеку, молвила:
— С Днем Рождения, Драко, мой драгоценный сын.
— Спасибо, mam, — церемонно целую холеную руку.
— Сегодня ты стал мужчиной, — улыбается она, и от этого ее лицо делается совершенным. — В этот знаменательный день первым подарком для тебя станет разговор с отцом. Иди же, мой хороший, — нежные пальцы чуть подталкивают меня вперед, — папа у себя в кабинете. Он ждет.
Когда я спускаюсь на первый этаж к отцу, мое сердце поет от радости. Мир почти идеален: обычно темные и прохладные коридоры Малфой-Мэнора наряжены подвижным кружевом солнечных бликов. Утро и в доме тишина… такая, что можно услышать тиканье старинных часов, расположенных в зимней столовой.
Вхожу к отцу и застаю его за чтением газеты. Глубину отрешенности от мира выдает складка между бровей. Pere (отец — фр.) любил размышлять в одиночестве и отдавался этому полностью. Я безупречно вежлив, поэтому слегка ударяю костяшками пальцев в приоткрытую дверь. Отец отрывается от чтения и, увидев меня, убирает газету в сторону, аккуратно свернув ее вчетверо.