С чего начался кошмар? Со вчерашнего дня, когда продавец дома не приехал за деньгами? Или раньше, когда Дина заболела? Или еще раньше, когда он познакомился с соседом-студентом? Слава посмотрел наверх. Под потолком раскачивалась на голом шнуре лампочка. Кухню заполнял дым – Лошарик курил, лежа в углу и задрав ноги в рваных носках на стенку, стряхивал пепел прямо на пол. Взад-вперед качалась лампочка, хотя ветра или сквозняка в воздухе не замечалось. Слава закрыл глаза, вспомнил, как несколько недель назад так же качалась в сизом тумане лампочка, а здесь, на этом самом месте, лежало тело, и понял: все началось со смерти Петровича. С того самого дня, точнее, ночи, когда он увидел сон, в котором бывший сосед сказал ему… кстати, а что он ему тогда сказал?! Что-то про руку, которая не оскудеет!

Когда они отмечали с женой согласие банка на сделку, то выпили, кажется, совсем немного. Но у него разболелась голова, и Гуля утром тоже жаловалась на плохое самочувствие. И вчера, как он мог так напиться, если у него всю жизнь было правило выпивать не больше половины бутылки, даже по пятницам и особенно по пятницам? Ну да, ведь так всегда бывает, – в дружеской беседе не замечаешь, как выпиваешь одну рюмку, другую, третью, а потом счет теряется, только и остается, что поглядывать на бутылку, а если эта бутылка не кончается?

Слава посмотрел на пиво у себя в руке. Что он там говорил, Петрович-то? Подарок он сделает? Значит, это ему надо сказать спасибо за то, что Слава сейчас, вместо того, чтобы спокойно доделать заказ и навестить дочь в больнице, пьет пиво с малолетним раздолбаем и не знает, как вернуть охрененную сумму чужих денег? Подарочек! Удружил, блин! Слава со злостью швырнул бутылку в стену. Когда та разлетелась сотней крошечных коричневых осколков, ему стало чуть полегче. Может, с ним и случилась какая-то чертовщина, но, по крайней мере, теперь он точно больше не напьется. Вообще пить не будет, а если вдруг и выпьет, то будет считать рюмки. Пальцы загибать.

Лошарик даже не обернулся, знай себе, попыхивал сигареткой.

– Пошли, парень. Не знаю, что это за трюки с бутылкой, но если я не увижу твоего Ван Гога в ближайшие полчаса, я за себя не отвечаю.

– Он будет рад тебя увидеть, я не сомневаюсь, – Лошарик ухмыльнулся и одним прыжком поднялся на ноги.

По дороге Слава набрал номер Гули. Та ответила шепотом:

– Подожди, в коридор выйду.

– Ну, как там Дина?

– Пока не очень. Не хуже, но и не лучше. Все еще температурит и совсем ничего не ест. Врачи говорят, надо ждать. Капельницу поставили…

– Скажи ей, что папа ее очень-очень любит, но не может пока прийти. Работы невпроворот.

– Не надо, не приходи, – сказала Гуля. – Врачи сказали, ей нужен полный покой. Я сама сижу тихонько как мышка.

– Все будет в порядке, – Слава постарался придать своему голосу уверенный тон. – Вот увидишь, она скоро поправится.

– И, алла, ты у меня совсем голодный, наверное, дома есть нечего. Хочешь, я приеду ненадолго, что-нибудь приготовлю?

В моменты жизненных и семейных кризисов Гуля особенно старалась, чтобы все домочадцы были как следует накормлены. Слава относился к этому ее желанию с пониманием – знал, что это не пустые хлопоты и не попытка отвлечься, а желание сохранить в переменчивом мире островок постоянства, удержать под контролем и в благополучии хотя бы часть жизни.

– Не надо. Я здесь, на объекте, перекушу, – ответил Слава.

– Только дошираки всякие не ешь, лучше кашу разведи.

Они попрощались, и Слава поймал себя на мысли, что впервые за много лет соврал жене. Нет, были, конечно, случаи, когда он что-то не договаривал, но чтобы вот так, откровенно врать, такого он за собой не припоминал. А что он должен был сказать? «Дорогая, у меня для тебя есть две новости: хорошая и плохая. Плохая: у нас не будет никакого дома, а хорошая: я тебе теперь налью столько водки, сколько захочешь».

Лошарик привел Славу к двухэтажному дому в одном из соседних дворов. На таких домах, как бы ни старались владельцы квартир – красили стены, ремонтировали крыши, меняли окна на пластиковые и вешали дорогие шторы – все равно лежит невидимая печать тоски и обреченности. Эти дома пришли из прошлого, из времен бараков и коммуналок, тесноты и нищеты, когда белье развешивали прямо во дворе, соседи одалживали друг у друга сковородки, а чумазые дети стайками бегали, где им вздумается.

Когда они подходили к подъезду, мимо дома пронеслось что-то странное, дико орущее, с зеленым задом и чуть не сбило их с ног. Слава даже не понял, кошка это была или собака, и почему оно развило такую бешеную скорость.

Внутри пахло сыростью и старостью. На ступеньках Слава заметил зеленые следы, похожие на кошачьи, по которым они поднялись на второй этаж и остановились перед высокой железной дверью.

Открыл им маленький и худой человечек с седой бородкой, в берете и клетчатой жилетке. Слава сразу покосился на ухо – в самом деле, мочки левого уха как не бывало. Это выглядело странно, но не противно – просто аккуратное круглое ухо без мочки.

– А, Слава! Лошарик! Милости просим, я гостям всегда рад, – Ван Гог слегка картавил.