Шрифт:
– Снег меня подковал, Павел. Так подковал, что выход найти трудно. У тебя бывало так, чтобы выход найти было трудно?
Щеки Павла заливает краска, губы вздрагивают. Он отводит в сторону глаза.
– Бывало, – чуть слышно говорит он и низко опускает голову.
Василий Ильич несколько секунд молча смотрит на мальчика, потом приближается к нему.
– Что же такое с тобой случилось, Павел? – участливо спрашивает он.
3
Толпы городских школьников двигаются по дороге к пристани. Слабый, теплый ветер дует им вдогонку. Позади остается село. Старые дома с огородами, с банями по-черному то беспорядочно уходят в гору, то спускаются к реке. Белеют новые, стройные улицы с домами, построенными для работников МТС. Тянутся длинные каменные цехи молочнотоварной фермы.
Девочки и мальчики часто оглядываются.
За двадцать дней село стало родным, и жаль расставаться с ним. Теперь не кажется трудной работа на поле. Вспоминаются веселые происшествия, смешные неудачи, вечера в клубе…
Шагают ребята по грязной дороге – кричат, смеются, поют.
Павел идет с Ритой. Он несет ее увесистый рюкзак. За спиной Риты такой же, но почти пустой рюкзак Павла. Павел рассказывает Рите о председателе. Она с интересом слушает его, жалеет председателя такой же чистой, глубокой жалостью, которая пробуждалась в ней к Павлу в те дни, когда она узнала, что он и есть тот самый подследственный ее матери.
Они сворачивают вслед за ребятами на проселочную дорогу, живописно украшенную по бокам старыми соснами и стройными лиственницами.
Впереди блестит зеленоватая полоска воды и видны неприхотливые постройки пристани.
Ребята прибавляют шаг.
«Это, наверно, разговор с председателем повлиял на Павла», – думает Рита.
– Ты как-то переменился, Павел, после встречи с ним. Стал веселее, проще… – несмело говорит она, ожидая, что Павел станет отрицать это.
Но Павел не возражает. Он сбоку смотрит на Риту, на ее короткий носик с красным пятнышком, на краешек глаза. Она идет большими шагами, чтобы не отстать от него.
«Понимает все с первого взгляда, с первого слова, как Тышка», – с грустью и с радостью думает Павел.
– И там, на поле, я рассказал ему все, Рита, – говорит Павел. – Ни одному человеку я этого никогда не говорил. И он тоже рассказал мне всю свою жизнь. А потом сказал мне три истины, которые спасали его от всяких невзгод. Этих истин, Рита, я никогда не забуду. Вот первая: «Если жизнь тебе не дается – сопротивляйся. Бери ее за горло. Диктуй ей свои требования и заставляй подчиняться». Хорошая истина, Рита?
– Хорошая. А вторая?
– Вот вторая: «Страдания должны не расслаблять, а закалять человека».
– Тоже очень верно, – задумчиво говорит Рита. – А третья?
– Третью я скажу потом.
Они прибавляют шаг, догоняют товарищей, и их сразу же оглушает веселый, многоголосый шум.
Пароход стоит у пристани, призывно поблескивая свежепокрашенной палубой и чистыми окнами кают.
Вот с берега на пароход перекинут трап, и вечно спешащая куда-то, ликующая толпа молодежи врывается на палубу. Ребята сбрасывают мешки, рюкзаки, ставят чемоданы и с удовольствием думают о нескольких часах путешествия по реке.
Зычный свист парохода подхватывают ветер и эхо в горах. Ребята машут руками опустевшей пристани и смотрят, как отдаляется берег. Все тоньше и меньше становится высокая труба тепличного комбината, возвышающаяся над селом, и наконец исчезает совсем. Крутые берега, то пустынные, то покрытые густым лесом, медленно уходят и уходят назад. Поднимаются скалистые, сказочные горы. Кажется, что они тут же вырастают из-под земли.
– Ребята, – говорит Ваня, мечтательно глядя на берег, – хотите, я расскажу вам сказку?
Его окружают одноклассники. Они всегда с удовольствием слушают Ванины сказки. Откуда он их берет? Или сам сочиняет, или помнит из книг? Но в книгах никто не читал таких сказок.
– По утрам, когда вставало солнце и, выплывая из-за горизонта, зажигало ярким пламенем небо, над рекой звучали странные песни. Это были песни скал – заунывные и монотонные, напоминающие тихий звук эха, шорох осыпающегося гравия, шум свергающихся со скал водопадов, – нараспев говорит Ваня. – Только старый горный орел бесстрашно парил над вершинами скал, слушая эти песни. Одна скала была древняя старуха – морщинистая, с седыми лишаями, в монашеском черном клобуке, надвинутом на окаменелое лицо. Издали клобук этот походил на пирамиду. На вершине ее свил себе гнездо орел. Другая скала, поменьше и помоложе, стояла украшенная самоцветами, местами прикрыв их красноватым каменным плащом, чтобы не ворчала на нее старшая скала – монахиня.
Пели они по утрам вечную песню гор о том, что все вокруг родится и умирает, радуется и страдает. Только скалы стоят, год за годом, век за веком – бесстрастные и спокойные.
За высокими скалами, за быстрыми реками затерялась в тайге небольшая деревенька. Жил в той деревне пастух Егор – самый счастливый человек. С птицами он умел песни петь, с зверями разговаривать. Солнце улыбалось ему, а ветер стихал по его повелению.
Но вот промчался над деревней кровавый ворон, воронками изрыл поля, сжег леса и дома, в цепких когтях своих унес всех малюток, всех девушек. И среди них – ту красавицу Настю, которую давно уже полюбил Егор.