Тот

ветер, проникший под ребра

И в душу, в течение лет

Недоброю славой и доброй

Помянут в стихах и воспет.

Тот ветер повсюду. Он дома,

В деревьях, в деревне, в дожде,

В поэзии третьего тома,

В «Двенадцати»,

в смерти, везде.

Они действительно — но лишь спустя четыре десятка лет и в составе длинного списка — открыто отсылают к ней, а заодно — скрыто — и к «Матросу в Москве», ср.:

Ветер хлесткий! Не отстает и мороз! <…> Ветер веселый И зол и рад. Крутит подолы <…> Рваное пальтишко…

(«Двенадцать»)

Как право дуть из всех отверстий, Сквозь все — колоть <…> Был ветер пьян, — и обдал дрожью <…> Ремнями хлещущего шквала…

(«Матрос в Москве»)

Напрашивается мысль, что Пастернак внутренне воспринимал «Матроса в Москве» как свой собственный, более подлинный вариант блоковской поэмы, как бы замещающий и вытесняющий ее — во всяком случае, в рамках его поэтического видения мира[36].

Я4242жмжм, или формальные ключи к «Матросу в Москве»[37]

Я увидал его, лишь только Трактиром пахли на Галерной,

С прудов зиме Песком, икрой.

Мигнул каток шестом флагштока

И сник во тьме. Москва казалась сортом щебня,

Который шел

Был чист каток, и шест был шаток, В размол, на слом, в пучину гребней,

И у перил, На новый мол.

У растаращенных рогаток,

Он закурил. Был ветер пьян, — и обдал дрожью:

С вина — буян.

Был юн матрос, а ветер — юрок: Взглянул матрос (матрос был тоже,

Напал и сгреб, Как ветер, пьян).

И вырвал, и задул окурок,

И ткнул в сугроб. Угольный дом напомнил чем-то

Плавучий дом:

Как ночь, сукно на нем сидело, За шапкой, вея, дыбил ленты

Как вольный дух Морской фантом.

Шатавшихся, как он, без дела

Ноябрьских мух. За ним шаталось, якорь с цепью

Ища в дыре,

Как право дуть из всех отверстий, Соленое великолепье

Сквозь все — колоть, Бортов и рей.

Как ночь, сидел костюм из шерсти

Мешком, не вплоть. Огромный бриг, громадой торса

Задрав бока,

И эта шерсть, и шаг неверный, Всползая и сползая, терся

И брюк покрой Об облака.

Москва в огнях играла, мерзла, В разгоне свищущих трансмиссий,

Роился шум, Едва упав

А бриг вздыхал, и штевень ерзал, За мыс, кипит опять на мысе

И ахал трюм. Седой рукав.

Матрос взлетал и ник, колышим, На этом воющем заводе