Накал концерта растет. И зал теплеет. Не очень-то Алька тогда понимал, почему у некоторых в зале на глазах слёзы…

Уже после войны, живя в подмосковном бараке, они с Санькой бегали к соседке «на патефон»: так же, как сегодня к мальчишкам из семей побогаче собираются друзья на «видик» или компьютерные игры. И любимый голос приходил к ним из волшебной мембраны. Звучал «Барон фон дер Пшик…», и все смеялись. «Последний моряк Севастополь покинул…» – и вокруг грохотали орудия, и стоны раненых заглушали морские волны…

Треугольники с фронта приходили редко. Но редкое письмо становилось праздником. Старший брат, конечно, не писал, что был еще не раз ранен, что тонул при форсировании Днепра, что выходил из окружения у Курской дуги, что какой-то фашист-мадьяр в городе Секешфехервар во время взятия его частями Советской Армии из-за угла ранил Исаака в руку, что в окопе перед одной из атак он вступил в партию, что был награжден медалью «За отвагу» – о многом не писал. Кое-что семья узнала уже после войны из его рассказов, скупых и редких…

Это было в конце сорок четвертого – мама, Саня и Алька хорошо запомнили один из зимних дней. В хату вошел высокий, крепкий, подтянутый старшина, вручил маме конверт и велел собираться в дорогу: он от отца, который теперь в Подмосковье начальником Военстроя, назначен туда после ранения. А ему, старшине, «предписано доставить семью на постоянное место жительства».

– Наконец-то закончились ваши мытарства, и товарищ майор хотел бы побыстрей вас всех увидеть. Покуда сам не лег снова в госпиталь. – Тут старшина запнулся, встретив встревоженный взгляд матери. – Нет-нет, ничего страшного. Просто очередное обследование. Раньше он вам не писал. Не хотел тревожить очень. А по госпиталям помотало его крепко: четыре месяца после ранения.

– Ура-а-а!!! – внезапно заорал Санька. – Наша победа, наша победа! Мы едем в Москву!

«Здорово! – подумал Алька. – Я пойду в суворовское училище»!

– Боже мой! – волновалась мама, – неужели мы скоро будем все вместе?! Счастье-то какое! Скоро победа! Изенька уже скоро вернется.

Поселок Вешняки, что в двадцати минутах езды до Москвы на электричке, начинался у станции, от платформы небольшой площади с аккуратненькой о трех куполах церквушкой, возле ограды которой топтался люд: инвалиды, бездомные, нищие – все просили милостыню. Слышались жалобы на судьбу и просьбы подать копейку или хлеба. Бывали и курьезные тексты, к примеру, запомнился такой: «Подайте Христа ради! Жена вдова, дети – круглые сироты»! «Подайте на погорелое – избы далеко, Бог высоко»!

Цыганки гадали, кто-то что-то менял, кто-то что-то продавал. А напротив церкви стоял голубенький домик в один этаж, с тремя ступеньками, ведущими к вожделенной двери, над которой гордо красовалась «самодеятельная» надпись масляной краской: «Продукты». И все там «отоваривались» по карточкам. Алька хорошо запомнил этот магазин, потому что мама однажды велела ему купить хлеба, а по дороге забежать в керосиновую лавку – керогаз заправлять. Санька увязался с ним. И вот, болтая беззаботно, и бесшабашно дурачась, и гоняясь друг за дружкой, они «прискакали» на площадь в заветный магазинчик. А карточек-то и нет. «Посеяли» где-то по дороге. Искать, ходить и нагибаться над каждой бумажкой все полтора километра обратно до дому они не стали…

Конец ознакомительного фрагмента.