Из окна выглядывала Ма.

— Ничего не выйдет. Мне так не вылезти, окно слишком маленькое. Придётся выбираться через дверь. Веди сестру в церковь. Это самое высокое место в округе.

— Нет, Ма, мы подождём тебя здесь, — испуганно сказал Уильям.

— Я не смогу пробраться к вам вокруг дома. — Ма протянула руку и коснулась его щеки. — Я приду в церковь. А теперь марш отсюда. Будь смелым мальчиком, чтобы отец тобой гордился.

Я слышала, как стучат зубы Уильяма. И мои тоже. Он больно сжимал мою руку.

— Идём, ты слышала, что сказала Ма.

— Не отпускай сестру, Уильям, — крикнула нам вслед Ма. — Не отпускай её!

Я обернулась помахать на прощание, но Ма уже не было. Только тёмный прямоугольник окна.

Впереди виднелись чёрные контуры домов, стоявших за нашим. Уильям тащил меня к проходу между ними. Я спотыкалась обо что-то, невидимое под холодной чёрной водой. Что-то запуталось вокруг ног, наверное, змея. Я закричала, но Уильям нагнулся и отбросил это в сторону.

— Замолчи, — приказал он. — Это просто обрывок старой верёвки.

Потом мы брели в темноте между домами. Дождь хлестал в лицо так, что трудно дышать. О ноги бились плывущие вещи — мягкие и мохнатые, заставляющие содрогнуться, или жесткие и колючие, которые больно царапали. Должно быть, мои руки и ноги были в порезах, я чувствовала боль, а текла ли кровь — не видела.

Вода закружилась и потащила меня назад. Теперь она стала гораздо глубже, мне по пояс. Мне с ней не справиться. Я повисла на руке Уильяма и заплакала. Он склонился ко мне.

— Залезай на спину. Я тебя понесу.

Руки и ноги у меня совсем закоченели. Я еле влезла ему на спину и обхватила руками шею. Он согнулся, пробираясь через потоки воды. Мы шли по дороге, только теперь она превратилась в реку. Несколько раз Уильям поскальзывался, падал на колени, и моя голова оказывалась в холодной воде. Я понимала, как ему тяжело. Он шёл всё медленнее. А если мы туда не дойдём?

Впереди по воде шлепали ещё какие-то смутные тени. В темноте не разобрать, кто это. Может, среди них идёт Ма, чтобы нас забрать?

— Ма, Ма! — громко завопила я, чтобы она могла услышать сквозь шум ветра и рёв воды. Но никто не остановился, не повернулся к нам. Тени исчезли.

Я больше не понимала, где мы. Церковь ведь недалеко, почему мы до сих пор не дошли туда? Может, сбились с пути? Дождь лил так сильно, что глаза толком не открыть. Я всматривалась в темноту. Впереди блеснул слабый свет. Он будто плыл в высоте, исчезая в потоке дождя и появляясь снова.

Уильям опять чуть не упал.

— Придётся тебе... слезть... я больше не могу... нести...

Я не могла расцепить замёрзшие руки, но он снял их со своей шеи, и я соскользнула вниз, в ледяную воду. Он крепко схватил мою руку.

Чёрная маслянистая вода доходила мне до подмышек. Идти было ужасно тяжело. Ноги замёзли так, что почти не слушались.

— Я не могу... Уильям... я не могу идти.

— Можешь... Гляди, вон уже ограда кладбища. Тебе надо только добраться до этой стены... и всё. Идём.

Он потащил меня за собой. Что-то с силой ударило меня сбоку, сбило с ног. Я упала навзничь, голова нырнула под воду, я захлёбывалась и не могла подняться на ноги. Уильям ещё держал мою руку, но вода тащила меня от него. Казалось, моя рука сейчас сломается.

— Держись за меня! — кричал Уильям, но я не могла. Я чувствовала, как с руки соскальзывают его пальцы, а мои, с перепонками, никак не сжимались.

— Помогите! — крикнул Уильям. — Я не могу её удержать.

Я не хотела больше сопротивляться. Было холодно. Может, я превращалась в лягушку или в русалку. На ногах появились перепонки, как на руках, и я поплыву по реке, к морю, к отцу. Я больше не слышала Уильяма, только странный грохот. Я всё глубже погружалась в воду.

Что-то тяжёлое зашлепало по воде позади. В следующую минуту меня подхватили толстые волосатые руки, я закашлялась, из меня потоком полилась вода.

— Я поймал её, парень, — кузнец Джон внёс меня в церковь.

Он опустил меня на пол. Ноги не слушались. Я упала на устилавший пол камыш, скрючившись от боли, попробовала подняться, но не получилось. Живот болел, горло жгло. Я сидела, дрожа от холода, глаза слезились от гари свечей.

В церковь набилось много людей, мокрых и грязных. Младенцы плакали, дети постарше ныли. Некоторые укрывали плечи мешковиной, кое у кого были одеяла, но большинство просто промокло насквозь, как я. Брат пошатываясь подошёл ко мне, опустился на пол. Он дрожал, губы посинели.