— Т-тебе холодно? — Зубы у него стучали.

Я закивала, пытаясь обхватить себя мокрыми руками.

— Не двигайся.

Он исчез в толпе. Его не было долго, и я начала бояться, что он не придёт. Уильям вернулся со свёрнутым куском мешковины, сунул его мне. Ткань была тяжёлая и тёплая.

— Прижми его к себе. Это камень, нагретый у огня. Я не могу отвести тебя к жаровне, там собралось слишком много людей, но я стащил один нагретый камень. Загорелое лицо Уильяма казалось бледным, из ссадины на лбу сочилась струйка красной крови.

— Ну же, Лужица... Помнишь, как всегда говорила Ма: держи ноги сухими, и не простудишься. — Он нагнулся и попытался развязать шнурки моих размокших башмаков, но они пропитались водой, а его пальцы замёрзли и не гнулись. — Вот хреновина!

— Уильям! — вздохнула я. Ма сердилась, когда он так говорил. В глазах у него стояли слёзы. — Уильям, где же Ма? — Мне внезапно снова стало страшно.

Он быстро провёл рукой по глазам.

— Я не смог её найти... её здесь нет... пока нет.

Я всхлипнула.

— Но она обещала... сказала, что будет здесь... я хочу к ней... мне плохо. Хочу к маме.

Уильям сел на камышовый пол рядом со мной, неуклюже обнял мокрой рукой за плечи.

— Не смей реветь, Лужа, не то, когда в следующий раз пойдём за дровами в лес, я прибью к дереву твою косичку и оставлю тебя там, чтобы Оулмэн забрал. Ма придёт. Раз сказала, значит придёт, понятно? Она в любую минуту может войти в эту дверь, незачем ей видеть, как ты кривляешься.

Я не беспокоилась, что она застанет меня плачущей. Я не боялась, что она рассердится, как целый рой ос. Я только дрожала и цеплялась за Уильяма, молясь, чтобы эта дверь открылась и вошла Ма.

Шеремон, престарелый епископ Нилополя, с молодым помощником бежал в Аравийские горы, дабы спастись от преследования римского императора Деция. Оба они исчезли, и их тела так и не нашли.

Пега высыпала известь в чан, и холодная вода яростно зашипела.

— Держитесь подальше, а то попадёт на вас. Османна, прикрой глаза, и ты тоже, Кэтрин. Если попадёт хоть капля извести — будет больно, как будто ткнули раскалённой иголкой. Это опасная штука, можно ослепнуть.

Мы отошли в дальний угол сарая, а Пега, завязав тряпкой рот, чтобы не надышаться испарений, тщательно перемешивала дымящуюся известковую воду. Она заставила нас втереть масло вокруг глаз, намазать руки и ноги — сказала, что брызги на коже не заметишь, пока не начнёт жечь, а тогда уже поздно.

Утром Пастушка Марта притащила в сарай двух мёртвых овец. Она сказала, там остались и другие, утонувшие или запутавшиеся в мусоре потопа, но не стоит рисковать жизнью, чтобы достать их из воды. Кроме того, они уже раздулись и не годятся в пищу. Она не могла сказать, сколько ещё мы потеряли, пока не доберётся на пастбища на холме на другом берегу реки. Но маленький деревянный мостик смыло водой, а вброд перейти сейчас невозможно. Хорошо, что бегинаж стоит на возвышенности, по крайней мере, он цел, но по полям и пастбищам вокруг разлилось много грязной воды.

Пастушка Марта оставила туши в сарае и тут же ушла в сопровождении Леона искать другой выброшенный из воды скот. Беатрис, Пега, Кэтрин и я остались разделывать мёртвую овцу. Мы отнесли мясо на кухню, и скоро от бедного животного не осталось ничего, кроме окровавленной шкуры. Голову, которая долго не хранится, Кухарка Марта решила тут же сварить, обрезки тоже пойдут в котёл. Остальное мясо придётся варить или коптить, поскольку соли осталось совсем мало. Но Кухарка Марта должна как-то сохранить это мясо, нам оно очень нужно.

Если бы мать увидела меня, разделывающую тушу, перемазанную к крови и навозе, то просто упала бы в обморок. Но на этот раз я хотела работать. Я рубила и резала, по лицу катился пот. Мне хотелось разбивать плоть и кости, пока руки не перестанут шевелиться. Я хотела прогнать из памяти лес — уж лучше запах навоза и крови, чем тот дикий лук и прелые листья. После того, как мы вчера вернулись из леса, я не могла избавиться от этой вони. Большую часть ночи я работала в лечебнице — знала, что если попробую уснуть, в мои сны явится демон. Но больничные запахи не стёрли дух леса. Та тварь всё ещё там. Она меня ждёт.

«Ты убила собственного...» — сказала Беатрис. Она не договорила «ребёнка», да и незачем. Я видела дикую ненависть на её лице. Может, и то существо тоже знает, что я убила его потомство?

Если он так зверски напал на Целительницу Марту, что она теперь изуродована до неузнаваемости, лишилась речи и парализована, что же будет со мной, когда он узнает о моем поступке? Я вздрогнула и попыталась выбросить из головы воспоминание о перекошенном лице Целительницы Марты, но оно всё стояло перед моими глазами.