Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов
вернуться

Первомайский Леонид Соломонович
Шрифт:

ПАЦАНОК

Шляется по улицам День изо дня — Нет у него дома, Никто не ждет, Пугнет собаку, Плюнет на коня, Свищет да в опорках Куда-то Бредет. Пузо сквозь дыры Голое блестит,— Голод в пузе Котенком пищит. На базар заскочит — Отбросы горой, Наберет объедков, Запьет водой. Бегал пацанок, Мерз — да как! — Летом веселее Каждый шаг: Там манифестации Сделал «смотр», Там залез на станцию, Что-то спер. Но приходит осень, Зиму зовет, На листву опавшую Снег идет, Голод да стужа Сводят с ума, Мачехою стала На улице тьма. «Песню про Алешу» Холод затер,— Сбились хлопцы в кучу, Палят костер, Им бы распроститься С улицею, Да идти не хочется В милицию. «Что там еще будет,— Ведь жили до сих пор! — На ночь заберемся В асфальтовый котел!» Выгнали раз, Выгнали два, На завод пробрался — Дурная голова. Сон в мастерской Стал поджидать — Может, теплом Начнет пригревать… — Товарищи, гляньте,— Ишь пацанок! — Залез, шпанюга, Под самый Станок. Зачем забрался? — Да жулик он! — Прут на парнишку Со всех сторон. В труде задубелые Руки у всех, Но ехидный Раздается смех. — Тащи ужаку, Давай его к нам! Вывесть за ворота Да по шеям! — Вывели скопом; Толпа шумит; Плачет парнишка — Бледен вид. Уже кулаком ему Кто-то грозит. Вдруг видят: военный Рядом стоит. — Эй, товарищи, Что за скандал? — Пацана поймали, Кажись, воровал. — Да ты не бреши,— Сказал другой.— Ночью он влез В окно мастерской. Учим бродягу, Знал чтоб наперед… — Отпустите парня — Пускай идет! — Это военный Им говорит, На зеленом шлеме Звезда горит.— Был таким и я,— Он продолжал: — А теперь — гляди,— Красный генерал! — Живет себе парнишка,— День изо дня Шатается по улицам — Кто его ждет! — Пугнет собаку, Плюнет на коня, Свищет, но в лохмотьях Сила поет. 15. XII.1923, Харьков

СПЛАВ

Только вместе жизнь мою Вы можете сделать полной: Ты, реальность Украины, Что живешь и чувствуешь людским кипеньем, Ты, что мои нервы свиваешь, как пряха, Чтоб соединиться в одном сплетенье Со всеми народами на земле; Друг друга мы зовем, торопим На ниву зрелых культур; Ты детей-крикунов На твердую хочешь наставить дорогу И моими устами взываешь к ним. А другая дорога в зазвездный дым На свет уводит коммун, Что с голубых высот Заглядывает в сердце мое, как в колодец; А оттуда, из глуби его, Радужным отраженьем Отблеск другого сиянья Лунно рокочет В срубе просторных дней. Вместе сливаетесь вы, Два чувства неугасимых, Вы будто бы в сплаве едином: И вас невозможно разъять. Каждое тянет к себе — Но неподвижен канат. И только смерть одна Беспамятной немотою Вас сможет разъединить, Разорвав мое сердце на части: В родную землю уйдет одна половина, В воздух всей планеты — другая… ………………………… 1924, Харьков

ЛЮБОВНЫЙ МОСТ

Я зажал сердце, зажал уста, И охватило молчанье: так тошно, тошно. Нет уже трепета, боль стала пуста, Ибо нет у сердца огненного моста. Ах, молчанье мое, ты взвейся песней? Хоть любовь от сердца далеко теперь — Над воспоминаньем — дымкою тумана — Шелковую ниточку перебросит пусть. Пусть разбудит новой болью Силы в моем теле. Дни мои взрастают, Дни мои созрели. Крылья голубиные Прилетят откуда? Кто склюет беспечно Спелых ягод чудо? Кто между сердцами Мост из чувств построит? Тихо. Сердце плачет, Боль свою не скроет, И молчанье охватило: еще так тошно, тошно. V.1924. Харьков

ПАРУС

И парус белый в дали моря, Косой, с изогнутым концом — Как бы плавник огромной рыбы — Летит, откинувшись назад, По-над ритмичными валами. А то как бы раскрытое крыло Неведомого демона сверкает, Что с лета в волны занырнул И тонет в море в судорогах смертных, И лишь крыла последней дрожью Еще трепещут над прибоем. Так мотылек, упавший в лужу, Еще пытается взметнуться тельцем в воздух, И трепыхается, и силы напрягает, И бьет о воду гаснущим крылом.

ЦВЕТ МОРЯ

Сегодня море, словно поле льна в цвету, Под ветром тихим, ветром кротким Звенело нежной синевою В далекий грустный небосвод.

ВОСТОЧНОЕ УТРО

Легким дыханьем Заклубилось зарево. Утро прозрачными крыльями света В небе, что скрывалось в мутно-сером дыме, В замутненной синеве, Пыль рассыпало золотую. Оно, смело выйдя из-за гор, На струны-паутины спрятанного солнца Тумана клочья торопливо нижет. Уже и солнце к выходу готово, Сейчас покинет звездные покои, Вот голос долетел его Протяжной песней труб горящих… Как сонная татарка молодая, Садится на постели моря Заря-смуглянка И пучками рыжеватых тучек Себе капризно протирает глазки. А ноготки овальные ее, Как у Байрам, накрашенные ловко, Что ранние черешни — Алым соком блещут. Упругой силой ввысь Взметнуло солнце — Светило яркое Сорочку распахнуло Горячею рукою, И вот уж волн искристый блеск От ног его бежит прибоем, И багряницы жаркой вязь Спадает с тела молодого…

МЕДУЗА АКТИНИЯ

Как бы людское семя, жидкий студень Дрожит, оторванный от зыбкости стихии, Что голубым муслиновым покровом Качается ритмично на упругих волнах. Вода морская ласково объемлет Созданье дней начальных мира — Из хрусталя редчайшего медузу. А та вбирает в зябкий свой дымок С небес высоких отблески опала, Дробит в себе луч солнца алый, Переливаясь хрусталем. В воде плывет она, как блюдце, Качая снизу щупальца лениво Своих безвольных, вялых чувств. То чашей выгнется уныло, То в гриб прозрачный превратится — И так, меняясь каждый миг, Она, как дума, проплывает. А вот сейчас в девичью грудь Она себя преображает. И сеть тончайшая фиалковых прожилок В медузном студне управляет жизнью, Распределяя крови токи Меж клеточек простейших. Пускает слюни, как ребенок, Она сейчас в моих руках. Иль в теле трепетном ее К сознанию возник порыв? Иль в этот миг всемирный разум Ее дыханьем опалил? Иль что воспринимает эта особь, Скрывающая вечно тайну? В хрустальном первородстве драгоценном Ломается и множится искристый проблеск дней, Как бы мужская сила в миг любовный. Дробится тысячами искр в венце креста Ее алмазной и студеной крови Могучий солнечный каскад. Небрежный палец мой Поранил ткань ее сырую… Рана без боли и боли тоскливость? Примиренье со смертью или незнанье о ней? Или это только я, Прижатый скальным гнетом, Мгновения распада ожидаю Сознанья моего, Прикован силою природы К извечному терпенью своему — безумью, Я — человек, Вершина сонмов всех Живых и прорастающих творений: Медуз, слонов и тощих мха побегов, Всех атомов, еще не осознавших Могущества летящих электронов? Что ж я в терпенье смертном так тоскую? В коре двух полушарий Моих — родне медузам,— В моей коре изрытой, Как бы прибрежный камень, То осознание себя — высокое безумство — Сквозь мириады горьких дней и меж Пробилось наконец-то, силы полно, То осознание себя единым светом, Какого темная природа ожидала, Сегодня пролилось лучами в человека, Чтоб дальше он страдал, Идя сквозь смерть свою.

БУНТ МАТЕРИИ

Клетка животворная материи упругой, Что усложнила неясное свое желанье, Из дали отошла теперь в такую даль, Что может наблюдать сама оттуда Тот сгусток, из которого возникла, Себе свою же сущность уясняя, Свой луч кидая в седину времен, Куда ведут незримые ступени До клеточек простейшей из медуз — В сырой тот, в вязкий, в первозданный студень. Клетка человеческого мозга — Вершина эта, где маяк горящий Лучей слепящих полосы бросает И видит, что они пронзают Острейшими иголками огня. Дрожите, мои клеточки, покуда Химических процессов яркость В соединеньях не погасла. Осмысленность природную вбирайте, Познанья жаждой трепещите На весь на мир сладчайший. Он сделал представителями вас здесь Сил мощных механических своих. Но так раскол материи теперь огромен, Что все сильней мои бунтуют клетки, Им все трудней с насилием смиряться, Что сверху насаждает Бесчувственная власть стихий, И боль меня терзает там, Где гибельный распад Захлестывает страхом наблюденья. Оглохшая природа, я опоры Ищу себе в слепых твоих законах, Как в математике, неизменимых И равнодушных, как скалы паденье. Во мне извечный гений Люцифера Поднялся против них, Творящих — не жалея, По планам по чужим подъемлется строенье, Свои холодные лишь планы Берет в расчеты космос первозданный, Создав меня, спросил он: что хочу я? Хочу бессмертья! Вечно созерцая, Вбирать всю красоту цветов и красок, Движения живых существ, И вольный бег, и ропот бурунов, И молнии пугливые объятья, Что потрясают очи И сердце выжигают, И милой половодья тьму густую В любовью застилаемых глазах — Вот что хочу, хочу я до безумства! Хочу я вечной, бесконечной жизни!

«Благословенный серый мой рассвет…»

Благословенный серый мой рассвет, И день, и час, И ты, к работе тяга в человеке, Я вас таких Не разлюблю вовеки, Покуда жизни пламень В сердце не погас. То нежны, то бурливы — вы со мною, Шумите, пеньтесь ярою грозою, Пусть знаменьем встает, Своими факелами черными пятная окоём, Строй рассыпной Труб в небе голубом. Ах, как роскошно, жизнь, твое кипенье! Ах, как восторг уносит в облака! Да пусть — раздавлены! — лежат цветы мученья, Немая пусть развеется тоска! Ведь что ни говори, а все же, Оставив закуты, всем бедам вопреки, К законам разума одной и той же Идут дорогой дети, старики. Да что там рассуждать, короче: И в созидательном азарте городов, И в селах, что очнулись ныне — Под электрические вспышки Встает народ по Украине И вся земля труда Рассветным гулом полнится рабочим.