Шрифт:
— От-вра-ти-тель-но…
Слова эти относились к Даубарасу — к нему одному, поскольку он снова — черт его тянул за язык — завел тот же разговор, начатый им в буфете, завел и продолжил, словно мстя за то, что я напомнил о Еве; в этом мире каждый из нас что-нибудь да припоминает своему ближнему, и если мы станем из-за этого…
— Мой милый мальчик, — Шапкус резко выпрямился и замахал платочком, надушенным, как у дамы, — только что он жеманно провел этим же платочком по своим узким губам. — Хочу — молчу, хочу — кричу, а захочу — захохочу! Так в наше время рассуждает молодежь, на какое-либо уважение старшим нынче рассчитывать не приходится. Я сказал…
Он отвернулся и что-то прошептал сидевшей рядом Марго, та рассыпалась — ха-ха-ха — звонким хохотом; Даубарас незаметно подтолкнул меня локтем в бок.
— Перехватил, дружище, — недовольным голосом заметил он. — Доцент Шапкус в моих планах — фигура важная.
— Не знаю я ваших планов.
— Спроси хоть у него.
Я вскинул голову и увидел Гарункштиса; развалившись на противоположном краю стола, он глубокомысленно разглядывал разинутую щучью пасть на блюде; его брови двигались. Марго, осенило меня; это она — «ха-ха-ха» с Шапкусом? Ладно… Я тоже… тоже… Возьму и выберу хотя бы молчаливую девушку с такими ясными голубыми глазами; откуда здесь это дитя? Школьница небось, ну конечно, с белым воротничком; где я видел похожую девочку? И почему она смотрит так внимательно на меня, держа в руке вилку, на которой подрагивает весь в мелких капельках грибок, что хочет она сказать мне? И почему ее глаза словно обрызганы дождем? «Откуда ты, детка?» — чуть было не спросил я, но воздержался — и правильно сделал, так как вспомнил, где я видел ее — на торжественном собрании в честь новичков — имматрикуляции; она и тогда, сидя рядом с пареньком в деревенского кроя пиджачке, поглядывала на нас с Мике; понравились или как?
Я придвинулся ближе к ней.
— Давно бы так, — бойко заметила Марго.
— Что — давно?
— Разглядеть, какие глаза.
— Глаза?
— Какие прекрасные глазки у моей сестрицы.
— Сестрицы?
— Ну, почти. Ее зовут Марта.
— Немецкое имя — Марта.
— Не все ли равно тебе — какое?
— Вообще-то все равно.
— Вот видишь.
И она отвернулась от нас, разбитная Марго; я собрался с духом.
— Нравится?
— Праздник? — уточнила девушка.
— Да нет, грибы… вот эти, маринованные… Осторожно, они живые! Они шевелятся!
— Что вы, — она смущенно посмотрела на меня и положила вилку с наколотым грибком на тарелку. — А я вас видела…
— Меня?
— Вы так хорошо выступали…
— Я?
— На слете… Во Дворце пионеров…
— А вы… пионерка? То есть были…
— Что вы! — девушка недоуменно отпрянула; ее щеки заалели. — Я никогда не была пионеркой… А вожатой — вот пришлось…
— Марта уже учительница, — Марго вовремя вспомнила о нас. — В этом году кончила гимназию…
— Такая молоденькая…
— Подумаешь! — Марго улыбнулась. — У нас в семье все способные. Особенно женщины, учти это. Марта кончила гимназию и осталась в ней работать.
— В Каунасе? — недоверчиво спросил я.
— Что вы! — девушка покраснела еще больше. — В деревне. Ну, в уезде… Когда наш комсорг решил поступать в университет… на филологию… Но… почему вы так смотрите на меня?
— Я?
— Вы. Так страшно.
— Страшно?
— Нет, я не боюсь… Только вы не смотрите, хорошо?
Она опустила глаза, взяла вилку и попыталась снова поддеть все тот же грибок; гриб был скользкий и не давался, Марта настигла его и довольно сердито пронзила вилкой; я почему-то зажмурился.
«Глаза! — улыбнулся я, опять ощутив то марево, в котором утопала комната и все предметы. — Ты только погляди, что за глаза у этой деревенской девушки… А впрочем, глаза как глаза. Обыкновенные девичьи глаза…»
Я отвернулся и опять увидел Даубараса — представителя Даубараса, беседующего с Шапкусом; голос у него был молодой и звонкий, ничуть не тронутый усталостью.
— Сколько же мы не видались? — спрашивал он Шапкуса. — Ну, после того, как мне… по вполне понятным причинам… довелось…
— О, не знаю, понятия не имею. — Шапкус пожал плечами. — Время летит… нас не спрашивает… Что нам остается? Нам остается… опыт… Полезная вещь для прозаиков. — Шапкус с нескрываемым любопытством глянул на Даубараса.
— Увы, для бывших, доцент.
— Это уж как вам захочется.
— Никто этого не спрашивает — как захочется. Общество, доцент, не знает жалости и заботится не об интересах отдельного индивида, а о своих собственных. Ну, а индивид — пассажир в эшелоне эпохи…
— И зачастую — безбилетный.
— Вот именно. Случайный.
Даубарас не спеша закурил, перед тем постучав мундштуком о коробку «Казбека»; поплыли друг за другом белые колечки дыма; глаза были полуприкрыты, и нельзя было сказать, что его приводило в восторг общество Шапкуса и весь этот вечер, хоть он и старался держаться спокойно; уж я-то его знал!
«Пассажир? — мысленно воскликнул я, так как меня все еще тянуло поспорить; я все время молча спорил, едва лишь завидел Даубараса там, в зале, едва услышал его голос; и мой поход к Марго, и это зыблющееся перед глазами марево, — все это было продолжением нашего старого спора. — Случайный? Куда же ты подевал Еву?»