— Мы гуляли, — поспешил ответить Ауримас. Он знал, что Сонате меньше попадет, если говорить будет он, а не она; что касается Сонаты, тут мать была твердо убеждена, что та чересчур юна и не знает жизни (а он, Ауримас, стало быть, знает); отец, которого Ауримас заметил только теперь, когда осмотрелся, ежился в широком кресле у двери и угрюмо (или напыщенно, трудно разобрать) смотрел в пол; он был в черном выходном костюме с платочком в кармашке пиджака; Лейшисы-старшие выглядели так, будто только что вернулись со скучного собрания.

— Гуляли… да ведь дождик… гуляли они…

Лейшис был не слишком речист; создавалось даже впечатление, что разговаривать он поленивается; это относилось, впрочем, и к остальным занятиям; и к мыслительному процессу; Ауримас частенько видел его около портье — Лейшис посиживал на стуле и подозрительно поглядывал сквозь стеклянную гостиничную дверь на снующих взад-вперед постояльцев, — иногда он напоминал уходящим, что надо оставлять ключ; на его лице — розовом, круглом, тщательно выбритом, словно было написано: боюсь шелохнуться, как бы не переутомиться; это подтверждал и взгляд, и скептическая, скорбная улыбка непонятого мудреца.

— Никакого дождика, папа, — оживилась Соната. — Давно кончился.

— Как это — кончился, вон какие мокрые, — Лейшис уставился на нас, и это кое что да значило; глазки его недобро сверкнули в электрическом свете. — А если воспаление легких схватите или там… плеврит… мало ли…

Ауримасу все это было не в диковинку — и «мало ли», и «плеврит»; он прекрасно знал, что для Лейшиса не было слова страшнее плеврита, поскольку однажды у него кололо в боку и врачи сказали, что вполне возможно — плеврит, сухой или мокрый, — надо обследоваться; жена, однако же, утверждала, что колотье в боку — от долгого лежания в постели по утрам (сама она вставала по-деревенски — с петухами) и от слишком холодного пива; а то и просто от лени или от мнительности, — ведь он считает, что у нее нет других дел, кроме как скалить зубы с молодыми постояльцами гостиницы или с сотрудниками; Ауримас в эти дела не вмешивался; с него и Сонаты было достаточно.

— Мы же не старики… — бойко ответила Соната и кинула на стол сумочку; настроение у нее было хоть куда, и было ясно, что отцовские упреки не омрачат ей жизни. — А это что? — она изумленно воззрилась на коробку конфет рядом со связкой ключей, прямо посередине столика. — Гости, да, мам? Из Вильнюса?

— Соната… — Ауримас пожал плечами.

— А что?

— Перестань! — Лейшене сразу же метнула взгляд на мужа и хлопнула ладонью по столику; ключи подпрыгнули кверху. — Сколько можно!

— Да мало ли…

— На сегодня хватит, — повторила она более спокойно и взглянула на Ауримаса; глаза у нее тоже были зеленые, как и у Сонаты, только чуть позлее и не такие бойкие. — Прекрати. Давайте поужинаем.

Она встала и нажала розовую кнопку около двери; жест этой вытянутой к стене руки снова напомнил Ауримасу Сонату — по-спортивному подтянутую и бодрую, настороженную, как готовая к прыжку лосиха; снедаемый ревностью, измученный плевритом Лейшис, при своем напыщенном выражении лица унтер-офицера сметоновской[17] армии, рядом с ней и впрямь смахивал на пожилого швейцара гостиницы.

— Пожалуйста, товарищ директор! — Словно из-под земли выросла молодая, цветущая буфетчица; ее щеки были румяны, грудь с трудом умещалась в блузке; она, как и Соната, бросила взгляд на шоколадный набор.

— Что у нас сегодня на ужин?

— Карбонады, фасоль, кофе…

— Икра есть?

— Поищем.

— Сардины? Или шпроты?

— Я посмотрю, товарищ директор.

— И, будьте любезны, масло, булочки… Отбивные — тоже, но, пожалуйста, поскорей… Теплые?

— Горячие… ведь мы для правительственного номера, знаете…

— Знаю, знаю. Принеси. И еще… — Лейшене заколебалась. — Нет, не надо. Хватит пива. Слышишь, — она хлопнула мужа ладонью по плечу, — пива дадут. Детям — ни капли.

— Ауримасу можно, — заступилась за друга Соната.

— Ты разрешаешь? — Лейшене ухмыльнулась. — Ну, с твоего разрешения…

— Ах, мамочка, не придирайся, — Соната надула губы. — Я знаю, что говорю: сегодня Ауримасу можно. Сегодня он заслужил.

— На танцах? Мне говорили.

— Быстро тебе докладывают, мамочка.

— А как же — ведь самим вам некогда даже зайти и предупредить!..

— Мы хотели, но… — Соната как бы невзначай покосилась на коробку, лежащую на столике; Лейшене покраснела; это делало ее еще более моложавой.

— Вот как! Когда-нибудь еще мы с тобой об этом…

— Он был на собрании, мама, — Ауримас. Там его ругали, ты понимаешь!

— Ругали? — Лейшене пожала плечами. — И за что же? Разве он директор гостиницы? Материально ответственное лицо?.. — она повернулась к мужу. — Или завскладом?