— Я тебя не использую, — сказала она. — А если я и делаю это, то я позволяю взамен пользоваться мною.

— Я знаю, что тебе от меня нужно.

— Возможно. Но всего ты не знаешь.

— О?..

— Знаешь ли ты, какое удовольствие мне доставляет просто смотреть на тебя? — спросила она. — Если бы волшебник превратил твоего Тезея в мужчину, он был бы похож на тебя — весь черный огонь и трепет. Я наслаждаюсь обладанием этим огнем.

— Ты говоришь более убедительно, когда снова заводишь разговор о визите моей матери. — Он смотрел на ее губы. Она закусила нижнюю губу. Вдруг она широко развела руки в стороны.

— И все-таки я хочу тебя. И не моя вина в том, что мне нужно еще многое другое.

— Нет, — сказал он скорее себе, чем ей. — Я не должен жаловаться. Ты хочешь не больше, чем я сам заслуживаю.

Он встал спиной к стене и посмотрел прямо в лицо своей любовнице.

— Покажи мне. Покажи, как сильно ты хочешь того, что я могу тебе дать, и я поговорю со своей матерью.

По возвращении в Мэйтленд Хауз Кейт застала свою мать и тетушку Эмелайн в обществе старых друзей, дам из Гришемского религиозного общества. Хорошие манеры запрещали ей сражу же отправиться на встречу с мистером Поггсом. Она сидела в гостиной вместе с дамами, помешивая ложечкой чай и наблюдая, как мама разговаривает со своими гостями. Мама была счастлива. Кейт знала, что мама любила тетушку Эмелайн, и Офелию, и Мэйтленд Хауз, и ту утонченную жизнь, которую она снова вела. Она грациозно расхаживала между дамами, предлагая закуски и даря всех искренними комплиментами.

Наблюдая за мамой среди кружевных штор и парчовой мебели Мэйтленд Хауза, Кейт вернулась к прошлому. Пустыня. Они заблудились, и восход солнца застал их на открытой местности. Папа остановил обоз, и они жарились под палящим солнцем до тех пор, пока ночь не спустилась на землю и они снова могли продолжить свой путь. Мокрая от пота, Кейт проснулась, почувствовав прикосновение к коже холодного ветерка. Она выскочила из фургона в гостеприимную ночь, но, увидев мать, она чуть было не залезла обратно. София вытащила из фургона ящик, а мужчины в это время привязывали животных.

Мать накрыла ящик кружевной скатертью. Эту скатерть она привезла из Англии. Затем она наклонилась, подняла серебряный канделябр и поставила его на середину скатерти. Кейт с испугом смотрела на эту серебряную штуку. Отец сказал, что они должны выбросить все тяжелые вещи. Кейт попятилась назад и стала подглядывать за матерью из-за фургона.

София как раз наливала чай в фарфоровую чашку, когда Тимоти Грей проходил мимо с упряжью в руках. Отец выронил упряжь и уставился на свою жену. София не обращала на него внимания. Она пододвинула коробку к столу, сооруженному на скорую руку. Устроившись поудобней, она подняла фарфоровую чашку, поднесла ее к губам и сделала глоток.

— София, — сказал Тимоти.

— Мои вещи должны оставаться при мне. Со мной должны быть мое белье и фарфор. Может, и я нахожусь в дьявольской глуши, но и здесь я по-прежнему остаюсь воспитанной женщиной.

Тимоти махнул рукой и поднял упряжь.

— Нам нужно ехать. Сейчас. Волы могут сдохнуть, если мы не раздобудем для них воды. Если они сдохнут, то мы последуем за ними, ты же зря тратишь воду на чай.

У Софии дрожали губы. Она сделала еще один глоток.

— Дома, наверное, как раз пьют чай.

— О Господи! — Тимоти на секунду закрыл глаза, прежде чем отойти от жены. — Мы почти готовы. Ты можешь взять с собой фарфор или серебро. Но либо то, либо другое.

София закусила губу, а затем снова отпила из чашки. Кейт видела, как отец удаляется от матери. Слезы жгли ей глаза, и поэтому она усиленно отгоняла их прочь.

София продолжала сидеть и пить чай, а вокруг нее мужчины и женщины готовились сразиться с пустыней за свою жизнь. Усталая и испуганная, Кейт выскользнула из-за фургона и подошла к матери.

— Мама. Мама, нам пора ехать.

— Я знаю, дорогая. Еще несколько минут. Ты же знаешь, какая я. После чашки чаю я смогу вынести все что угодно.

Кейт было тогда четырнадцать лет, но в ту ночь она поняла, что храбрость может выглядеть по-разному. Некоторые кричали, чтобы подбодрить себя, некоторые всё сносили молча. Мама же держалась за свой аристократизм. Кейт плюнула бы смерти в лицо; мама перед лицом смерти разливала чай.

И только потому, что Кейт понимала одиночество и мужество матери, она была готова примириться с элегантной английской чванливостью и скукой. Но она не была уверена в том, на сколько хватит ее терпения.

Беседа с мистером Поггсом заняла почти всю вторую половину дня. Руководить предприятиями через океан было сложно и обременительно, но Кейт обещала матери, что пробудет в Англии шесть месяцев и только потом уедет в Сан-Франциско.

Прошло уже больше месяца с тех пор, как они прибыли в Лондон, и все это время Кеш как-то удавалось вести семейные дела с помощью почты. Согласно завещанию отца, контроль за состоянием семьи Грей переходил в руки Кейт. Она должна была наблюдать за капиталовложениями в судовую компанию, в ранчо в Калифорнии, в нью-йоркском банке и теперь на железной дороге. Отец сказал, что богатство нужно рассредоточивать. В эту мысль он верил даже больше, чем в необходимость учиться. Кейт помнила его уроки.