Я продолжал мои работы по изучению обратиммости каталитических реакций и главным образом гидрогенизацию различных органических соединений под давлением в моем аппарате-бомбе.

В самом начале сентября 1906 года я исследовал гидрогенизацию нафтолов альфа и бэта и заметил разницу в получаемых продуктах10). Не помню, 2-го или 3-го сентября я получил письмо от академика Ф. Ф. Бейлынтейна, в котором он спрашивал меня, в какое время он мог бы посетить мою лабораторию для ознакомления с моими работами. В указанное мною время Бейлынтейн приехал в лабораторию и очень подробно осмотрел все производимые опыты. По поводу неодинаковой гидрогенизации нафтолов он заметил: «Вы наблюдаете те же самые явления, какие имел Бамбергер при гидрировании нафтил-аминов водородом». После ознакомления с моими работами Ф. Ф. сообщил мне конфиденциально, что Академия Наук в нынешнем году должна присудить первый раз большую премию по химии имени проф. Иванова, и что комиссия, выбранная для этой цели, наметила меня, как наиболее достойного кандидата на эту премию; комиссия состояла из академиков Бекетова, Бейльштейна и кн. Голицына. Ф. Ф. спросил меня, не имею ли я каких либо возражений относительно принятия этой премии. Я очень поблагодарил Ф. Ф., сказав ему, что всякое внимание со стороны Академии Наук меня очень трогает, и я буду обрадован, если мне будет присуждена эта премия. В то время я не знал, за какие научные труды дается эта премия и каковы ее размеры. Ф. Ф. просил меня облегчить ему работу по написанию отчета о моих работах и в ближайшие дни принести ему список моих работ с указанием, где они были напечатаны.

Как сейчас помню, 7-го сентября я явился на академическую квартиру Ф. Ф. на 8-й Линии Васильевского Острова (впоследствии я прожил в этой квартире 7 лет) и передал ему список моих работ. В разговоре он сообщил мне, что премия имени Иванова была пожертвована им самим и деньги положены в Прусскую Академию Наук. Проценты с капитала выдаются каждый год по химии, физике, физиологии, минералогии и биологии, — один раз русскому ученому, другой — ученому немецкому. Таким образом выходило, что русский ученый по каждой из указанных дисциплин может получить одну премию через 10 лет. Премируется наилучшая работа, сделанная в течении последних 10 лет. Первое присуждение премии Иванова должно было состояться в 1906 году по химии; следующее присуждение по химии должно. было быть в 1916 году. Размер премии определялся по существующемму курсу рубля и потому мог колебаться из года в год; но она не могла быть менее 2500 рублей плюс проценты. Профессор Иванов, учредивший эти премии, был братом знаменитого русского художника Иванова написавшего известную картину «Явление Христа».

Я поблагодарил Ф. Ф. за его внимание ко мне; при прощании он сказал, что надеется увидать меня на заседании химического общества, которое должно было быть через три недели в самом начале октрбря. Но мне не суждено было более увидать Ф. Ф. Когда я входил в аудиторию на заседание Физ.Хим. Общества, то оно уже началось, и председатель попросил всех встать, чтобы почтить память усопшего. На мой вопрос, кто скончался, мне сообщили, что в этот день умер Бейльштейн... Это событие меня очень поразило, — тем более, что Ф. Ф. был еще не стар, полон энергии и не переставал работать. Невольно думалось также, что он не успел написать свой отчет о моих работах, с которыми он познакомился в деталях. Бельштейн был холостяком, но он удочерил одну девочку, которая и явилась наследницей всего его состояния. Похороны Ф. Ф. были организованы очень торжественно, и в них приняло участие громадное число химиков и других ученых.

Когда из Крыма в Петербург приехал академик Н. Н. Бекетов, то он вызвал меня к себе с той же просьбой, как и Бейльштейн. Я сказал ему, что список моих работ я дал Ф. Ф. и что проще всего найти его среди бумаг. На это Н. Н. Бекетов сказал, что он не мог найти ни отчета, ни списка работ. Мне пришлось прислать Бекетову новый список и ждать результатов баллотировки в Академии Наук, которая должна была иметь место в начале ноября. На другой же день после заседания Академии Наук я получил от Бекетова письмо, в котором он поздравил меня с присуждением премии, и прибавил, что для общего благополучия отчет Ф. Ф. Бейльштейна был найден и будет опубликован вместе с отчетом Бекетова. Публичное присуждение премии совершилось в годовом торжественном заседании Академии Наук 29-го декабря в присутствии президента Академии вел. кн. Константина Константиновича. Премию я получил в январе в государственной ренте, всего 4200 рублей.

Это отличие моих научных работ Академией Наук не только принесло мне громадное удовлетворение, но и определило мою дальнейшую карьеру.

Занятия в Петербурском Университете в 1906 году на физико-математическом факультете происходили в ненорнальной обстановке. Студенты этого факультета были настроены против проф. Д. П. Коновалова, читавшего лекции по неорганической химии. Талантливый химик и удивительный лектор, он привлекал на свои лекции по химии громадную аудиторию и каждая его лекция сопровождалась овациями со стороны студентов. Но проф. Коновалов по усиленному предложению совета Горного Института согласился около года тому назад принять на себя должность директора Института, сохраняя профессуру в Университете. Свое согласие Коновалов мотивировал тем, что Горный Институт был его alma mater: он окончил его со званием горного инженера и уже потом перешел в Университет, сделался учеником Менделеева и перенял в 1889 году его кафедру. Во время пребывания на посту министра внутренних дел всесильного Плеве, департамент полиции арестовал многих студентов высших учебных заведений, не предупреждая об этом учебное начальство. Сделавшись директором, проф. Коновалов отправился лично к Плеве с просьбой изменить практику арестов и предупреждать об них учебное начальство. Несмотря на это ходатайство Коновалова, аресты продолжались, и у студентов явилось подозрение, что Коновалов, с целью уничтожения крамолы, вошел в соглашение с Плеве. К несчастью, проф. Коновалов обходя один раз помещение Института, сорвал в студенческой столовой портрет Бебеля и разорвал его. После этих событий началась травля Коновалова и студенты устроили химическую обструкцию, не давая ему читать лекций в Университете.

Осенью в 1906 году в Университетах образовалась особая организация «совет старост», об’единившая либерально-настроенных студентов, которая в то время была хозяином всей студенческой жизни. Председателем совета старост в Петербургском Университете был выбран Крыленко, которому была дана кличка «товарищ Абрам», впоследствии призванный Лениным стать в большевистском правительстве народным комисаром юстиции. Крыленко пользовался диктаторскими полномочиями среди студентов и был грозой для учебного начальства. Он созывал сходки студентов и предложенные им резолюции принимались единогласно. Он заявил, что Коновалов не может долее оставаться профессором Университета и должен быть удален. Настроение среди совета профессоров и у ректора Университета проф. Боргмана (физика), было таково, что Коновалов счел за благо временно прекратить чтение лекций по химии, пока не наступит полное успокоение среди студенчества.

Чтобы организовать чтение лекций по химии, физикоматематический факультет решил пригласить двух профессоров, — А. Яковкина и меня, поручив первому читать химию для естественников, а мне — для физиков, математиков и астрономов. Получив неожиданно такую бумагу от декана физ-мат. факультета проф. Шимкевича, я сначала не знал, что мне делать. Во-первых, было, конечно, необходимо заручиться согласием начальника Академии, что он не будет возражать против чтения лекций в Университете в такое беспокойное время: меня, как военного, могли очень недружелюбно встретить в аудитории и мог получиться скандал. В то время я еще не знал, что совет факультета уже имел сведения от совета старост, что они не только не возражают против моего приглашения читать лекции, но, наоборот, именно они указали на меня, как на лицо желательное для указанной цели. После того, как я получил разрешение от моего начальства, я решил отправиться к проф. Д. П. Коновалову и переговорить с ним о двух вещах: во-первых, действительно ли он отказывается начать чтение лекций, и, во-вторых, не имеет ли он чего-либо против чтения лекций мною?

Коновалов был очень тронут моим визитом к нему, рассказал мне подробно о травле и возмущался, что факультет и ректор Университета не были в состоянии защитить его от совершенно нелепых обвинений. Он сказал, что не оставит этого дела и будет настаивать на организации суда чести из профессоров и делегатов студентов, где он мог бы вполне оправдать свою деятельность в качестве директора Горного Института11). Он ничего не имел против того, чтобы я приступил к чтению лекций, и мы расстались в самых лучших дружеских отношениях.