По приезде в Париж мы отправились к Матиньону, который показал нам свою лабораторию в Коллеж де Франс, — к слову сказать, очень неказистую; после завтрака мы вместе пошли на заседание Академии Наук, где были почетными гостями. Я познакомил Матиньона еще с проф. Кистяковским, физико-химиком, который также был приглашен посетить Академию Наук. Проф. Матиньон очень заинтересовался моими работами под давлением, и просил меня заказать в Петербурге мою бомбу и выслать ему в Париж. С тех пор до самой его смерти мы оставались хорошими друзьями и все время находились в научной и деловой переписке. Всякий раз, когда я бывал в Париже, я всегда с ним видался, и он знакомил меня с разными выдающимися французскими химиками и промышленниками. Я сохранил о Матиньоне «самую добрую память и всегда считал его за очень симпатичного человека и хорошего физико-химика. Позднее по моему настоянию проф. Матиньон был приглашен большевиками на должность консультанта в парижском Торгпредстве.

По приезде в Петербург я получил очень лестное предложение послать мой доклад «Вытеснение металлов водородом» в Лондон, для напечатания в журнале Общества Фарадея. К сожалению, этого нельзя было сделать, так как он уже появился на страницах журнала “Berichte”.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

МОИ ИССЛЕДОВАНИЯ И ТЕОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ НЕФТИ

В августе 1909 года Забудский, за выслугой предельного педагогического срока (35 лет), покинул Академию и я был тотчас же назначен заведующим химической лабораторией; помощником себе я выбрал преподавателя химии Н. М. Витторфа. Так как порядки в лаборатории были установлены мною еще во время заведывания ею Забудским, то мне не представляло никакого труда вступить в исполнение этой должности. Мои отношения со служащими и профессорами были самые дружеские, а мой помощник, Витторф, вполне разделял мои взгляды по управлению лабораторией.

Осенью ко мне обратился ген. Лайминг, воспитатель вел. кн. Дмитрия Павловича (двоюродного брата Государя), с просьбой обучить последнего основам химии. Ездить во дворец я отказался и после долгих переговоров согласился взять этот урок только на условии, что вел. князь будет раз в неделю ездить ко мне в лабораторию», и если для химических опытов будет приглашен мой лаборант, который должен быть особо оплачен. Мои условия были приняты, и в течении

2-х лет Дмитрий Павлович ездил по пятницам утром в мою лабораторию и слушал мои лекции. Ему было в то время 16 лет; красивый, высокий и стройный, он производил на всех приятное впечатление, но в его манерах держаться недоставало той выдержки, которая должна была быть присуща всякому прирожденному аристократу, а тем более великому князю. Мягкость характера его воспитателя, ген. Лайминга, вероятно, была главной причиной не всегда выдержанного его поведения; в особенности в отсутствии генерала Дмитрий Павлович распускался и был невнимателен. Он легко схватывал выслушанную им мысль, но не был в состоянии ее глубоко усвоить, и потому она скоро улетучивалась из его головы. Я предвидел, что из него выйдет типичный легкомысленный кавалерийский офицер, по своим способностям не превышающий среднего уровня нашего гвардейского офицерства. Через два года он выдержал экзамен, который полагается для юнкеров Военных Училищ, и получил отметку «удовлетворительно». Он подарил мне свой портрет со странной надписью: «На добрую память о нашей совместной работе». Можно подумать, что мы сделали вместе какое-нибудь открытие. Почти каждую субботу он ездил в Царское Село и проводил праздники в царской семье, рассказывая Государю о своем учении. В Петербурге ходили слухи, что Государь потому интересуется учением и воспитанием Дмитрия Павловича, что предполагает выдать за него одну из своих дочерей. Но из этого ничего не вышло, и когда 18-летний Дмитрий Павлович поступил в Конно-Гвардейский полк, то его некорректное поведение явилось причиной его скорого выхода из полка и поездки заграницу. Как известно, Дмитрий Павлович, вместе с князем Юсуповым и Пуришкевичем, принимал в 1916 году участие в убийстве Распутина, за что был выслан Государем на Кавказский фронт, в Персию. Во время большевистской революции он уехал во Францию, а потом в Америку, где женился на богатой американке, с которой вскоре развелся. В 1942 году он умер в Швейцарии.

Мой брат JI. А. Чугаев предложил мне познакомиться с известным революционером, деятелем партии «Народной Воли», Николаем Александровичем Морозовым, который в 1883 году был посажен в Шлиссельбургскую тюрьму, где и просидел 22 года. По амнистии 1905 года он был освобожден и мог свободно проживать в столице. Он поступил преподавателем на женские курсы проф. Лесгафта, перестал интересоваться политикой, а всецело погрузился в исследование исторических религиозных событий и их связи с астрономическими явлениями. Эти вопросы занимали его во время пребывания в тюрьме, и он пришел к очень интересным сопоставлениям, которые и были им впоследствии напечатаны. По выходе из тюрьмы он написал книгу о развитии химических воззрений, начиная с алхимиков, и много уделил внимания периодическому закону, доказывая возможность происхождения одних элементов из других. Узнав о моих опытах осаждения под давлением металлов и их окислов, он поместил эти данные в эту же книгу и указал, что эти исследования могут играть громадную роль для суждения об образовании минералов в недрах земли. По выходе из тюрьмы, будучи уже за 50 лет, Н. А. Морозов женился на очень молодой девушке (Ксении Алексеевне), — кажется его слушательнице на курсах Лесгафта; этот брак оказался очень счастливым, и они представляли из себя дружную и любящую пару. Я видел Н. Морозова и его жену последний раз перед моим окончательным отъездом заграницу в 1930 году, когда ему было 78 лет, а ей около 50, и он выглядел здоровее своей супруги, которая имела болезнь сердца. Когда я пишу эти строкь, Н. А. Морозов, повидимому, еще жив, так как я наверно прочитал бы об его смерти.

Когда я увидал в первый раз Н. А. Морозова, то я был поражен его лицом: не зная наперед, что он был энергичным революционером, никоим образом нельзя было угадать, что ему могла быть присуща эта роль. Выражение его лица, его ласковые глаза, его манера говорить, — все свидетельствовало скорее о «голубиной» душе, чем изобличало в нем «кровожадного революционера». Мы так понравились друг другу, что с тех пор стали добрыми знакомыми и даже обменялись портретами.

Вот хороший пример той свободы, которая имела место при царском правительстве: на казенной квартире военного профессора Артиллерийской Академии бывает в гостях бывший революционер, каторжанин, и эти свидания не вызывают со стороны властей никаких подозрений, а тем паче репрессий. Какое наказание получил бы я при правительстве большевистском, если бы принимал у себя на квартире и был бы дружен с крайним правым монархистом? Какое разочарование испытывают старые революционеры, когда им пришлось испытать весь ужас большевистского режима. Многие из них за несогласные с большевиками убеждения посажены в тюрьму, а те, очень редкие в числе, которые остались на свободе и честные по своей натуре, не могут высказать своего полного порицания поступкам большевистской власти и сожаления, что для подобной угнетенной жизни всего русского народа не стоило делать такой кровавой революции. Н. А. Морозов принадлежал к числу последних революционеров с благородной душой.

В самом конце 1909 года, при изучении реакции гидрогенизации органических соединений, содержащих двойную связь, я обнаружил очень интересное явление. Оказалось, что когда гидрогенизация амилена или циклогексана идет в бомбе в бронзовой трубке и в присутствии катализатора окиси меди, то реакция проходит очень медленно и не доходит до конца, несмотря на высокое давление; если же эту реакцию вести в железной бомбе, то гидрогенизация протекает очень быстро и доходит до конца. Мне пришла в голову мысль, что в данном случае действию катализатора окиси меди помогает каталитическое действие железных стенок бомбы. Можно было сделать заключение, что присутствие двух металлов, каждый из которых способен при известных условиях гидрогенизировать двойную связь, обусловит лучший эффект, чем это имеет место при гидрогенизации в присутствии только одного из них.

Мои исследования о действии двух катализаторов дали определенное указание, что работе главного катализатора можно помочь, если прибавить к нему небольшое количество другого вещества. Причина этого явления после первых опытов, конечно, не могла быть установлена, но опубликование моей работы в “Berichte” сразу же привлекло внимание заграничных химиков. Известный немецкий химик проф. Паал не замедлил использовать мое открытие и в следующей же книжке “Berichte” опубликовал работу, в которой, указывая на мое замечательное (“merkwiirdig”) открытие, применил этот принцип для своих работ по гидрогенизации в присутствии коллоидальных катализаторов. Хотя в литературе уже давно было известно, что прибавление небольшого количества определенного химического продукта к веществу, ведущему данную химическую реакцию, может в значительной степени способствовать ее течению, изменяя скорость и понижая температуру, но эти факты оставались единичными, не находили себе объяснения вследствие еще малого знакомства с действиями катализаторов и потому мало привлекали к себе внимания научного и промышленного мира. Я полагаю, что не ошибусь, если скажу, что исследование, сделанное мною в 1909 и 1910 годах, относительно гидрогенизации амилена под давлением в присутствии катализатора окиси меди в моих железном и медном аппаратах высокого давления оказалось первым в этой области. Ни в литературе, ни в. патентах, не было известно такого факта; кроме того, это открытие представляло интерес еще и потому, что ускорение реакции гидрогенизации происходило при высоких давлениях и температурах не при помощи мелко раздробленного и активного вещества, а обычного металлического железа. Несомненно, это открытие послужило началом, как для меня, так и для других исследователей, к всестороннему изучению влияния посторонних веществ, названных потом «промоторами», на активность катализаторов.

Мои опыты разложения органических соединений под давлением, как было сообщено ранее, приводили меня к заключению, что гипотеза органического происхождения нефти заслуживает большего признания, чем гипотеза минерального образования нефти, развитая главным образом Менделеевым. Так как, согласно последней, углеводороды нефти произошли вследствие действия разведенных кислот или морской воды на карбиды железа, то было крайне интересно изучить, какого типа будут получаться углеводороды, если мы будем действовать разведенной соляной кислотой на белый или марганцевистые чугуны, которые содержат углерод в виде карбидов железа. Ранее меня, ученые Cloez и Hahu, более 40 лет тому назад, проделали подобные опыты, но они не определили характер тех углеводородов, которые были ими получены при растворении чугуна. Я вел реакцию растворения чугунов в продолжении целого года для того, чтобы накопить побольше материала; мною было растворено до 70-ти килограммов белого и марганцовитого чугуна. Исследование всех полученных продуктов дали следующие результаты: газы, кроме водорода, содержали значительное количество парафинов и следы олефинов; последние поглощались бромной водой, и из них был выделен жидкий конденсат; собранный в приемнике, он совершенно не содержал парафинов, а состоял исключительно из олефинов и только в самых высших фракциях, быть может, находилась ничтожная примесь нафтенов.