Нестор наблюдает, как Солис измеряет и оценивает все вокруг, даже портрет. «Обстоятельства способствуют тому, чтобы тайна осталась нераскрытой, – думает Нестор. – Дом будет продан, и через некоторое время прошлое, связанное с ним, выветрится из памяти Карлоса. Ведь он, кажется, уже не мечтает о нарисованной даме. Отлично, таким образом, он никогда не узнает, что с детства был влюблен в…»

– Весьма впечатляющий портрет, парень, но стоит недорого. Советую продать вместе с домом. Тебе везет, Бигбагофшит обожает блондинок. Надеюсь, тебе не хочется взять что-нибудь из интерьера?

– Нет, только портрет связан с детскими воспоминаниями.

– Не будь ребенком, – впервые вмешивается в разговор Нестор. – Мы же договорились, тебе нет дела до призраков!

– А, ты здесь, Нестор! – удивляется Карлос. – А я думаю, куда ты подевался?

Не отвечая на вопрос, Нестор убеждает;

– Я только что как следует рассмотрел этот портрет, Карлос; он очень хорошо вписывается в интерьер желтой комнаты, поэтому не следует выносить его отсюда, пусть остается там, где висит.

Карлос не понимает, ничего не понимает… Его даже забавляет внезапная горячность друга.

– Ты чего, тоже влюбился в портрет?

– Одно другому не мешает, – заявляет Солис. – Сколько ты хочешь за картину?

– Видите ли, я сомневаюсь, что хочу продать ее… – запинаясь сообщает Карлос. – Я же сказал, детские воспоминания. Нельзя торговать памятью.

Однако и Солис, и Нестор настаивают на своем, каждый по собственным соображениям.

– Да перестань, парень, где ты еще найдешь такого покупателя?

– Подумай хоть немного, cazzo Карлитос, ты получишь хорошие деньги за эту женщину. Ну что тебе до нее? Ничего, кроме дурацких мечтаний!

– Что верно, то верно, парень, умный не. упустил бы такого случая, ибо Биг-баг-оф-шит [52] , – продавец недвижимости с наслаждением выговаривает имя своего лучшего клиента, – купит все, даже детские воспоминания. За приличные деньги, естественно.

Вечером накануне поездки в загородный дом супругов Тельди Хлоя подумала: «Хорошо бы пополнить гардероб». Вряд ли представится возможность покрасоваться в бикини, но все равно купальник следует взять, так, на всякий случай. Март – время, когда все стосковались по солнышку, даже такие отчаянные девушки, как Хлоя, которые за два или три месяца до этого ушли из родительского дома, хлопнув дверью, а потом поняли, что им надо вернуться и забрать кое-какие вещи. «Вот дерьмо, если вдруг наткнусь на родителей!»

Стоя на улице, Хлоя осматривает здание. Пять освещенных окон означают, что в гостиной большой прием, а два темных балкона на верхнем этаже, заваленные всякой рухлядью, – что семья Триас превратилась в так называемую бездетную супружескую пару. С уходом Хлои дом изменился, ну что ж, это всего лишь способ пережить разлуку с близкими людьми, ничем не хуже и не лучше других.

Хлое не только знакомо, но и понятно такое поведение. Под ногами шуршит гравиевая дорожка перед входом в дом, точно так же, как в те дни, когда Хлоя играла здесь с Эдди. К счастью, звук не вызывает у Хлои неприятных ощущений; что угодно можно забыть, если принимать соответствующие меры, наслаивать поверх болезненных воспоминаний другие, менее значимые. Прошло много лет с тех пор, как брата не стало, поэтому Хлоя не чувствует тоски, слыша шорох гравия. Вообще-то в доме есть только одно место, способное разбередить старую рану, но Хлоя не собирается заходить туда. Она задирает голову. Темень за облаками действует успокаивающе.

Комната, принадлежавшая тому, кто умер молодым, является алтарем любви и одновременно малодушия для тех, кто его любил. Очень немногие осмеливаются мирно сосуществовать с воспоминаниями о невозвратном. Лишь самые сильные способны повесить у себя в гостиной фотографию безвременно погибшего ребенка, соглашаясь таким образом на постоянные расспросы посторонних людей и боль при виде неизменной детской улыбки, ведь для нее отсутствует течение времени. Все мы, живые, стареем, а умершие, наоборот, день от дня молодеют по сравнению с нами, и горько осознавать, что мы, находясь рядом с ними до последней секунды их недолгого пребывания в этом мире, не догадались о том, что они могут внезапно уйти навсегда, не только оставив незавершенными планы, но – что куда страшнее – не решив мелкие проблемы, возникшие в самый день их смерти. Например, не закончив спор, вспыхнувший из-за ерунды… Не перед кем теперь нам оправдываться, остается лишь повторять мысленно: «Не нужно было этого говорить… Не следовало так поступать…»

Именно поэтому большинство предпочитает вытеснять умерших любимых из памяти, но не полностью. Дабы не выглядеть в своих глазах предателем, человек устраивает памятный уголок у себя дома и там периодически грустит, даже мучается от раскаяния, тем самым успокаивая совестливую душу. В доме супругов Триас таким местом являлась комната Эдди. Теперь к ней присоединилась комната Хлои.

Как глубокая рана затягивается грубой, нечувствительной плотью, точно так же нарастает защитный слой на родительской памяти об исчезнувших детях – умерших либо сбежавших; раз их нет – значит, не существуют. Из помещений дома мало-помалу убрали фотографии, книги и личные вещи сначала Эдди, а потом и Хлои. Зато комнаты, в которых ребята жили, сохранили в неприкосновенности. Постели аккуратно заправлены, одежда убрана в шкафы, словно дети должны вот-вот вернуться из школы: их нет, но они существуют. Замечательный способ приспособиться к жизни без сына и дочери. Ведь жить-то надо.

Хлоя на цыпочках минует дверь. Ей хорошо известно, что происходит в гостиной. Сегодня у четы Триас священный день игры в канасту. Два карточных стола по обе стороны окна накрыты зеленым сукном. Более шумная компания собралась за столом, где игрой руководит мать. Во главе другого стола – отец. «Идеальная пара, как с рекламного плаката», – охарактеризовал их однажды Карел Плиг. Именно так они и выглядят: прекрасная имитация счастливого брака – она красива, он красив, оба умеренно изменяют друг другу и оба умеренно страдают бессонницей.