Украдкой поднимаясь по лестнице, Хлоя по привычке задерживается возле одного из пролетов перил, а именно пятого, более темного, чем остальные. Это ритуал детства. Однажды маленькая Хлоя разглядела в древесной текстуре изображение гнома, с тех пор она по выражению лица домового определяла, какой предстоит день: если гном улыбался, то – удачный, если хмурился – наоборот. Повзрослев, Хлоя утратила способность различать какие-либо образы в переплетении древесных прожилок. Она проводит пальцем по перилам, словно благодарит обессилевший талисман за прошлые заслуги. Ступенька, вторая, третья… лестница успешно преодолена, старые доски ни единым скрипом не выдали Хлою. Она проходит мимо спальни родителей, идет дальше, к своей комнате, и размышляет, какую одежду сейчас возьмет. Всего-то и нужны: бикини да пара блузок – управится за несколько минут и скоро будет за пределами дома!

Хлоя знает: все ее вещи на своих местах, одежда выстирана и выглажена, потому что мамочка, словно сошедшая с рекламного плаката, не может допустить, чтобы было иначе: «Это жилище Хлои, вот ее плюшевые мишки, вот ее красивая одежда, все как прежде, ничего не произошло».

Девушка останавливается в замешательстве. Из гостиной доносятся голоса картежников, усиленные резонансом лестничной клетки. Сквозь монотонный шум время от времени прорывается чей-то возглас, потому что в курятнике всегда найдется одна особенно крикливая курица.

– У, мать твою… – слышит Хлоя. – Хорошо по крайней мере, что никто не может заставить меня и дальше смотреть на ваши морды!

Девушка приседает и смотрит между балясинами перил. В дверях гостиной появляется Амалия Росси, старая подруга ее матери. Сегодня, похоже, итальянка перебрала норму.

– Пусти, Тереза, ты же знаешь, я вам как родная, поэтому ничего не случится, если я поднимусь. Твой саго sposo уже целый час как не выходит из туалета, не могу же я писать на ковер. Ну не будь занудой, я знаю дорогу: оправлюсь у Хлохли и через минутку вернусь.

«И ведь поднимается, дерьмо, вонючка старая», – думает Хлоя. На лестнице раздаются шаги. Амалия Росси проходит мимо домового, и Хлоя отступает в конец коридора, к комнате, в которую не заходила со смерти брата (потому что, как и все, боится воспоминаний). Может быть, удастся остаться незамеченной, прижавшись как следует к двери. Однако убежище недостаточно глубокое, нужно чересчур много выпить, чтобы не заметить выступающие из-за косяка плечи Хлои. Поэтому когда тяжелое сопение звучит почти рядом, девушка ныряет в комнату, старую комнату Эдди: «Бог мой, дерьмо проклятое, Кароспоса вонючая! И что теперь? А теперь ничего не поделаешь: вошла – закрывай дверь, включай свет… Сколько лет прошло, черт возьми, сколько лет!»

Можно ли в комнате сохранить видимость присутствия человека, умершего семь лет назад? Да, можно, при условии что хранитель мемориала обладает талантом театрального режиссера. Мать Хлои, без сомнения, была таковой. Об Эдди говорили оконные шторы, чернильное пятно на ткани, покрывающей постель, Хлоя отчетливо слышит: проходите и убедитесь, господа, в этой комнате вы с ним разминулись, он пошел выпить пива с друзьями. Впрочем, приглядевшись, Хлоя понимает, что первое впечатление обманчиво. Смерть выдает себя статичностью. Вот библиотека Эдди; столько красивых историй он прочитал – все книги на месте. А вот коллекция игрушечных автомобилей – ровнехонько стоят на полках. Рядом спортивные призы – нарочито обернуты шарфом болельщика. И уж совсем как на выставке разложены вещи на столе, за которым, надо полагать, Эдди работает. Бумаги и файлы сложены в аккуратные стопки, даже авторучке и карандашу, положенным чьей-то романтической рукой посреди стола, не удается приглушить театральность обстановки. Однако самое сильное впечатление на Хлою производит не имитация жизни. Ее потрясают размеры вещей. Прошли годы, но здесь время остановилось. Девушка с изумлением видит, что все предметы уменьшились: кровать, ночной столик, софа, на которой любил поваляться брат, задрав ноги на спинку… Как Алиса в Стране чудес, Хлоя делает открытие: если с детства не входить в какую-нибудь комнату, то там происходят чудеса почище говорящего печенья. Похоже, Хлоя слишком подросла. Раньше вещи были впору брату, а не ей. Теперь они словно созданы для нее. Чтобы убедиться в этом, Хлоя садится на стульчик, который Эдди держал специально для нее, и чуть не падает. Тогда в порыве храбрости она направляется к шкафу. Рубашки и обувь Эдди оказываются маленькими по сравнению с теми, что сохранились у нее в памяти. Однако эти вещи не выглядят бутафорией, хотя тщательно свернуты или накрыты пленкой. В складках, швах таится запах Эдди, настолько реальный, что девушка пятится в страхе и упирается в письменный стол, за которым брат так часто писал в ее присутствии.

Стол, похоже, ей теперь по росту. Девочка Алиса садится на стул, и ее ноги достают до пола без всяких проблем. Рука касается тетрадей, до которых раньше приходилось тянуться и которые было строго-настрого запрещено читать. Хлоя открывает тетрадь и впервые в жизни листает черновики, написанные мелким почерком подростка, со многими вычеркиваниями и исправлениями. «Наверное, текст секретный, поэтому так трудно читать», – догадывается Хлоя. И страницы, несомненно, те самые, что он не хотел показывать. «Ну пожалуйста, пожалуйста, Эдди, – умоляла она его столько раз, – расскажи, что ты пишешь. Это история о путешествиях, любви и преступлениях, правда?..» Однако брат всегда отвечал одно и то же: «Подожди, Хлохля, не подглядывай. Когда-нибудь я дам тебе прочитать то, что пишу, обещаю, тут нет ничего особенного, ничего такого». Хлоя пытается разобрать записи брата и понимает: перед ней фиксация идей, наброски сюжетов, отдельные незаконченные фразы. «Все это чепуха, Хлохля, видимо, прежде чем создать нечто, нужно набраться жизненного опыта – напиться допьяна, переспать с тысячью проституток, совершить преступление…» Голос брата, воскрешенный памятью, заставляет девушку очнуться, нет, нет, она не хочет вновь переживать сцену их последнего прощания. «Нет, нет, что за гадство, я не хочу вспоминать об этом! Черт возьми, Эдди, если бы тебе не приспичило ехать за своими историями на мотоцикле со скоростью двести километров в час, ты сейчас был бы со мной; какой же ты гад, Эдди, ты не имел никакого права бросать меня…» Хлоя протягивает руку в сторону сначала книг, а потом файлов. Как и положено капризной и непослушной девочке, она скидывает тетради Эдди со стола на пол. Кому нужны эти попытки облечь в красивые слова неуклюжие идеи?.. Эти глупые, бесполезные старания, стоившие Эдди жизни…

– Послушай, Терезита, – раздается снаружи громкий голос, проникая через дверные щели повсюду, даже в мемориальные комнаты. – Глазам своим не верю, просто чудо какое-то, я чуть не умерла от испуга, когда увидела…

В ответ звучит невнятная фраза, кто-то издалека задает вопрос, который Хлоя не может разобрать.

Снова громкий голос:

– Да, дорогая, я говорю о фотографии твоей дочери Хлохли на столе в ее комнате. Я ее раньше не видела, замечательная фотография и совсем недавняя, правда? Так вот, это просто поразительно, как много значат гены, драгоценная моя, если бы сама не увидела, не поверила бы: Хлоя на фотографии – копия твоего Эдди. Да, родная моя, не делай такое лицо. Глаза, конечно, не похожи, у Эдди были совсем темные, но все остальное, клянусь тебе, – если бы не ее худоба, как у голодной кришнаитки, да все эти кольца, которые она себе понавтыкала в губы, – стала бы в точности как твой сын, poveretto mio [53] , мир праху его. Мир праху его, – продолжает доноситься бесцеремонный голос Кароспосы с лестницы, откуда-то снизу и уже очень далеко от Хлои.

Хлоя все прекрасно слышит в комнате, которая словно съежилась, чтобы соответствовать ее росту. «…А если не понравится напиваться допьяна, Эдди, что тогда?.. А если не сможешь переспать с тысячью проституток? А если не осмелишься на убийство?» Тогдашний голос Хлои перекрывает речь Амалии Росси. И вдруг, словно комната и впрямь заколдована, девушка видит на листке то, что ей ответил Эдди, предложение из четырнадцати слов, написанное корявым почерком, проступает среди тысячи помарок и исправлений: «Тогда, Хлохля, мне придется или убить кого-то, или украсть чью-то историю…»