Призрак остановился у крестов рядом с шумящими соснами и стоял, когда мы подошли.

— Костя, — мягко сказала Оксана, — спасибо, что ты пришёл проведать нас. Скажу только, что у нас пока всё хорошо. Живём вот. Димка учится дома, уже делает первые успехи. Дивный он, всё самолёты строит. Говорит, что будет авиатором, лётчиком…Вот, рядом со мной, очень хорошая женщина Гера. Она у нас недавно живёт, но уже стала мне надёжной подругой и помогает во всём по хозяйству. Одинокая она и бесприютная, вот Вадим и помог ей, прислал сюда жить. И нам не так тяжко и страшно, и ей хорошо. Вадим много помогает нам, особенно с продуктами, а иной раз и одежонку какую подкинет. Вот такие у нас дела. А ты, как там?

Призрак заколебался, но едва улыбнулся доброй улыбкой, что, как будто означало, что всё хорошо.

— Эх, знать бы, когда кончится война, — вздохнув, произнесла Оксана.

На это призрак оживлённо отреагировал — лицо Константина сталь серьёзное и даже мрачное, и он выставил вперёд два пальца.

— Что? Два месяца? Не может быть!

— Может быть два года? — спросила я.

Он пристально мне взглянул в лицо и кивнул.

— Два года! — покачала я головой… Мы победим?

Он кивнул и подошёл поближе, протянул ко мне руку, но не дотронулся.

Лишь улыбка озарила его лицо.

Он как будто что-то спрашивал обо мне.

Я сказала:

— Костя, я балерина, волею судьбы брошенная в тёмную пучину жизни, лишённая свободы. Зовут меня Гера. Из лагеря бежала. Не знаю, как сложится жизнь дальше. Но меня терзает одно — судьба моего возлюбленного Максима Ковалевича. Он художник, тоже несправедливо обвинённый. Бежал от преследования, вот только так до сих пор и не знаю, жив он или мёртв. Есть ли Максим Ковалевич в мире мёртвых?

Он внимательно посмотрел на меня, долго стоял, глядя куда-то вверх, на выступившую луну, а потом отрицательно помотал головой.

— Так жив он? Или не знаешь?

Призрак вновь помотал головой. Его тело задрожало, а тут задрожала и я: сквозь тело призрака можно было различить окружающие холмы и кресты.

Он сделал нам знак оставаться на месте, а сам медленно пошёл через кладбище и потом пропал из виду.

Всё произошедшее очень сильно повлияло на меня. Оно вселило в меня какую-то внутреннюю уверенность, что не всё ещё так безнадёжно, что возможен поворот судьбы к лучшему.

***

Все эти дни, с тех пор, как я поселилась в Орехово-Ванильном, я не совершала полётов, сосредоточив все свои силы и время на помощи семье Кошечкиных.

Но тут произошёл случай, который заставил вспомнить былые навыки.

Как-то в один из весенних дней, набирая воду из реки, Оксана неосторожно вышла на тонкий лёд и провалилась в воду. Ей удалось выбраться, так как глубина была по пояс, но к вечеру у неё поднялась высокая температура.

Пока я и Дима пытались как-то помочь заболевшей, раздался топот лошади.

Оказывается, приехал Вадим Острожский, и это была наша вторая с ним встреча. После общих взаимных обменов новостями, я повела Вадима к больной. Мы померили температуру — она перевалила за тридцать восемь.

Ночью начались бред и горячка. Уложив Диму спать, Острожский произнёс задумчиво:

— Та-ак-с…. Нужно срочно ехать в город за лекарствами. Единственное, чего я боюсь — не успеть! Ночью пробираться через лес трудно, да и лошадь боится волков, а тянуть до наступления дня нельзя.

Он сидел за столом, опустив голову, постукивал портсигаром.

— Подождите, Вадим, позвольте мне слетать за лекарствами, — предложила я.

— То есть? — слегка недоумевая, он посмотрел на меня.

В его глазах были не только удивление, но и такая вера в меня, что я решилась…

— Смотрите! — объявила я и тут же осторожно поднялась к потолку гостиной.

— Если я полечу — это будет быстрее? — спросила я, паря у самого потолка.

Ответом было молчание — настолько неожиданными были мои действия! Вадим даже вытер пот со лба, механически открыл портсигар, закурил.

Когда я медленно опустилась рядом с ним, он спросил:

— Всегда ты такое умеешь?

От волнения он сам не заметил, как перешёл на «ты».

Я покачала головой:

— Нет, не всегда. Не знаю, к счастью, или к горю. Теперь я больше как обычный человек, но раньше чаще умела.

Вадим задумался, кивнул и произнёс:

— Я сразу почувствовал в тебе что-то необыкновенное, ещё в тот день, когда увидел в доме у Прокофия. Знал, догадывался, что мир шире, чем мы его представляем… И тогда решение не арестовывать тебя абсолютно на ходу, спонтанно принимал.

Он начал тушить папиросу, обжёг руку.

Я сказала ему решительно:

— Вадим Алексеевич, нечего раздумывать, надо лететь. Я — то точно быстрее обернусь, чем вы доскачите…

— А найдёшь путь в темноте?