– Улечка, это как? – отмерла, наконец, моя маленькая подружка. – Она что, уже разговаривает?! И ходит?! И… и кривляется?!!

– Ты же видишь, – усмехнулась я, – и слышишь. Зачем спрашивать?

– Но ведь ей только восемь месяцев! – это не менее озадаченная Алина присоединилась. – В этом возрасте детишки обычно лопочут и агукают, в лучшем случае – пару слогов выдают. И ходить ей еще рано, тело не готово!

– Это ты Нике попытайся объяснить, что ей рано, а что – нет, – подошла Саша, забиравшая Мая из багажного отделения.

Соскучившийся пес тоненько повизгивал, обиженно глядя на нас поверх намордника, что, учитывая его размеры и общую завершенность облика, выглядело довольно забавно.

– Май! – малышка заторопилась к другу.

Пес припал на передние лапы и попытался сквозь намордник расцеловать обожаемую хозяйку. Не получилось. Расстроился.

– Снять! – Ника вцепилась в сооружение, больше напоминавшее металлическую корзинку для покупок в универсаме, чем намордник. – Снять! Маю плохо!

– Снимем, но потом, позже, – я снова подхватила дочку на руки. – Здесь нельзя.

– Пусти! Ника сама!

– Солнышко, ты же у меня умница и должна понимать, что, если ты пойдешь сама, мы до машины будем добираться очень долго. А значит, и намордник с Мая снимем не скоро. Ну что, сама или на маме?

– На маме, – важно согласился ребеныш.

– Ребята, вы хоть рты-то закройте, – хихикнула Сашка, глядя на семейство Левандовских.

– Ни фига ж себе! – вот так высказал общее мнение утонченный эстет и музыкант Артур.

– Ничего, привыкнете. Машина-то где? Или мы на автобусе? – я нетерпеливо притопнула, словно стреноженная лошадь.

– Обижаешь! – возмутился Артур, уцепил наши чемоданы и направился к выходу.

Оказалось, что нас встречают на мини-вэне.

– Молодцы, сообразили, да, Никуська? – я поудобнее усадила дочь. – А то твоя мама уже засомневалась в адекватности и полноценности тети Алины и дяди Артура. Очень уж они смешно выглядели, когда тебя рассматривали.

– Вот ведь злыдня! – рассмеялась Алина, повернувшись к нам с переднего сиденья. – Как же мы рады вас видеть, Аннушка! Мы так соскучились! Не уезжай больше так надолго, ладно?

– Улечка, ты теперь останешься дома насовсем? – Инга, устроившаяся рядом, прижалась ко мне и умоляюще заглядывала в глаза.

– Где тот дом? – Губы неожиданно задрожали.

– Ну как это! – девочка аж подпрыгнула от возбуждения. – А ваша с дядькой Алькой квартира?

– Там есть кому жить.

– Нет! Ничего подобного! Эта гадина там жить не будет! Она вообще…

– Инга! – строгий оклик отца прервал возмущенные вопли Кузнечика. – Не лезь, куда тебя не просят!

– Ну и пожалуйста, – девочка обиженно надула губы и замолчала.

Долго расстраиваться ей не позволил Май. Пес, освобожденный наконец от намордника, почувствовал настроение Инги и, приподнявшись с пола, лизнул ее в нос. А потом уложил громадную башку девочке на колени и довольно прикрыл глаза.

Мир был восстановлен, мы поехали домой. К Левандовским. Где, как обычно, необъятным полем раскинулся посреди гостиной стол, на котором не было ни одного свободного сантиметра. Товарищ Лукулл удавился бы от зависти при виде этого изобилия.

Хлопотунья Ирина Ильинична – женщина строжайших принципов, отступать от которых не собирается. Гостя нужно накормить!

Хотя в ее исполнении гостей скорее откармливали. И беднягам после обильнейшей трапезы приходилось туго. Под беднягами я имею в виду животы гостей.

Внешне ни Ирина Ильинична, ни Сергей Львович особо не изменились, и это было здорово. Моложавый, подтянутый генерал и его статная супруга встретили нас у порога.

Но при виде Ники они мгновенно превратились в восхищенных бабушку и дедушку. Какой там генерал, где та супруга! Сомлевшие от восторга, теплые лица, сияющие глаза. Они, отталкивая друг дружку, пытались забрать и потискать малышку.

Они действительно любили мою дочь, искренне и нежно. И от всего этого мой нос зашмыгал, губы задрожали, а в уголки глаз заспешили слезы.

Ведь так случилось, что родных бабушек и дедушек у Ники нет.

Зато есть Левандовские.

Тем временем дочка, пару минут озадаченно рассматривавшая воркующих стариков, разулыбалась и, по очереди показывая пальчиком, обозначила:

– Деда! Баба!

Восторг зашкалило.

А потом мы рассаживались вокруг стола, а потом, перебивая друг друга, рассказывали о том, как жили, что было. Шумели, смеялись, ели, пили.