Шрифт:
И ни разу, ни единым словом не коснулись пульсирующей болью темы.
Пока раскрасневшаяся Ника, сверкая глазенками, не соскочила с коленей дедушки Сережи и не побежала к изящному секретеру, вальяжно устроившемуся у противоположной стены.
– Ника, деточка, ты куда? – всполошилась Ирина Ильинична. – Пирожочек возьми, вкусный!
– Там! – малышка уже стояла возле секретера и тянула руку вверх. – Дай!
– Что тебе дать, Куська? – Инга, моментально придумавшая для моей дочки персональное имя (я же, к примеру, для нее Уля), выскочила из-за стола и подбежала к малышке. – Это?
– Неть! – Ника оттолкнула забавную фарфоровую собачку, протянутую Кузнечиком. – Там папа! Дай!
– Но… – растерялась Инга. – Какой папа, где?
– Ручки! – скомандовала дочка.
Подошедший Артур поднял ребенка. Следующая команда, сопровождаемая указующим жестом:
– Дай! Папа! Дай!
– Как она увидела? – Артур вытащил из частокола фотографий в рамках, стоявших на секретере, снимок хохочущего, здорового, радующегося жизни Алексея Майорова. – Он же заставлен другими фотографиями!
– Дай!
Ника выхватила фото отца и погладила картинку. Потом прижала к груди и повернулась ко мне:
– Папе больно!
Тяжелеющей каплей повисла тишина. Ирина Ильинична прижала ко рту морщинистую ладонь, пальцы мелко-мелко тряслись. Генерал с силой провел левой рукой по седой шевелюре, а потом помассировал сердце.
Капля тишины становилась все тяжелее и тяжелее, пока не шлепнулась грузно на пол, разлетевшись на возгласы:
– Откуда она знает?
– Как, как могла заметить?
– Что это значит?
– Господи, деточка, да кто же ты?
Последний вопрос, который тихо выдохнула Ирина Ильинична, прозвучал неожиданно громко. Или это мне показалось?
Я подошла к замершему Артуру, забрала у него серьезную, сосредоточенно разглядывающую всех дочку и направилась с ней к большущему мягкому угловому дивану. Следом зацокал когтями по паркету Май. Хотя оторваться от одуряюще пахнувшего стола для нормального пса – дело немыслимое, но любимые хозяйки нуждались в его поддержке, зверь это чувствовал. Поэтому и улегся, навалившись на мои ноги, когда мы с дочкой расположились на диване.
– Саш, ты расскажи им о Нике, а мы пока отдохнем.
Подруга ободряюще улыбнулась мне и повернулась к Левандовским.
Глава 28
К счастью, отношение семейства Левандовских к моей дочери после Сашкиного рассказа совершенно не изменилось. Я, конечно, не предполагала, что Ирина Ильинична, к примеру, при виде Ники начнет осенять себя крестным знамением и кричать: «Чур меня!», не тот типаж, генеральская жена все-таки. Но вполне можно было ожидать некоторого отчуждения. Или нездорового любопытства. Или… Да мало ли таких «или»!
Но Левандовские просто приняли информацию к сведению, Сергей Львович и Артур тут же бросились к компьютеру, шарить в Интернете и собирать информацию о детях-индиго.
А женская составляющая семейства только порадовалась за ребенка. Особенно Кузнечик – ведь с Никой уже можно было общаться!
Чем она немедленно и занялась, перебравшись к нам на диван:
– Знаешь, Куська, у тебя классный папа!
– Да, – улыбнулась малышка. – Папа хороший.
– Не то слово! После моего папы он самый лучший! Он мой друг! И твоя мама – моя лучшая подружка. А ты… А давай, ты будешь моей младшей сестренкой?
Ребеныш серьезно посмотрел на ерзавшую от возбуждения Ингу, потом – на меня, на Алину, на Артура – на всех. И кивнула:
– Да.
– Ур-р-ра! – девочка схватила малышку в охапку и повалилась вместе с ней на диван.
Я еле успела забрать у дочки фотографию отца. И мне самой неудержимо захотелось погладить его смеющееся лицо. А еще – услышать родной голос. Уткнуться носом в пульсирующую подключичную ямку и сказать: «Где же ты был все это время?»
В этот вечер мы так и не смогли обсудить дальнейшие планы. Слишком много впечатлений сразу. И планы, обидевшись на такое невнимание, на следующий день с грохотом обрушились. Думаю, у каждого из нас было свое изящное, логически выверенное построение: что предпринять дальше, как, где и с кем. Но увы…
Утром следующего дня в уши ввинтился настойчивый звон. И какой идиот завел будильник в субботу?
Я завозилась в постели, пытаясь отыскать голосившую штуковину и убить ее подушкой, но штуковина не находилась и продолжала орать.
Рядом захныкала спросонья Ника. Она тоже не любит, когда ее будят. Дочка любит будить сама.
Звон стих, сменившись недовольным голосом Сергея Львовича. Ага, это был не идиотский будильник, это был идиотский телефонный звонок.
Нашарила на тумбочке мобильник, чтобы узнать, насколько обнаглел звонивший. Зашаренный телефончик никак не хотел освещать окошко, но все же сдался.