– Да ты и сейчас меня знаешь не хуже, – уже спокойно и даже равнодушно ответил Яковлев. – Но, скажу тебе, друг мой: есть вещи еще более важные, чем жизнь и белый конь. Прости за банальность и высокий штиль, – преданность и честность важнее всего. Вот ты меня не предал. Но ты одновременно и долг свой революционера не предал! Сначала узнал, спросил, выяснил, разобрался! И, конечно, если бы я оказался предателем и ты меня арестовал, ты поступил бы правильно. Я бы от тебя первым отвернулся и перестал уважать, если бы ты поступил по-другому… Так вот, хуже всего быть обманутым и преданным теми, кому доверял… Так! – хлопнул себя по колену Яковлев. – Мне нужно Свердлову отправить последнее предупреждение. Может до него дойдет, и он поймет…

– Передавай! Сей же момент! – воскликнул Косарев. – Может, мне выйти? Хочешь без свидетелей?

– Нет, напротив! – возразил Яковлев. – Останься. Очень хорошо, если еще кто-нибудь будет знать правду.

Яковлев – Свердлову

Несомненно, я подчиняюсь всем приказаниям центра. Я отвезу багаж туда, куда скажете. Но считаю своим долгом еще раз предупредить совет народных комиссаров, что опасность для багажа по-прежнему осталась вполне основательная, которую могут подтвердить как Тюмень, так и Омск. Еще одно соображение: если вы все-таки отправите багаж, как я уже предлагал и продолжаю настаивать, в Симский округ Уфимской губернии, то вы всегда свободно можете его увезти в Москву или куда хотите. Если же багаж будет отвезен по первому маршруту в Екатеринбург, то сомневаюсь, удастся ли вам его оттуда вытащить. В этом ни я, ни Гузаков, ни екатеринбуржец Авдеев – никто из нас не сомневается. Багаж вы больше не получите. Повторяю – больше не получите. Итак, предупредивши вас о последствиях, снимаем с себя всякую моральную ответственность. Едем по первому маршруту. Сейчас же выезжаем. Напоминаю, что при переговорах по аппаратам все время возникают недоразумения. Нарком Подбельский запретил для меня переговоры (телеграфные. – авт.). Прошу, чтобы нарком путей сообщений Невский строгой телеграммой дал наказ всем железнодорожным начальникам не давать по телеграфу никаких других сведений, кроме тех, чтобы наш поезд шел без остановки и останавливался только на маленьких станциях, значит, еще раз напомни Подбельскому и Невскому. Багаж сдам. Поеду за другой частью. Яковлев. Чудинов. Гузаков.

– М-да, – проговорил в раздумье Косарев. – И ты снова поедешь в Тобольск? За детьми?

Яковлев отрицательно покачал головой.

– Нет. То есть, моя миссия должна закончиться после того, как все Романовы окажутся в Москве. Но теперь ясно: Голощекин не даст мне сделать и шагу.

– Но-но! – не согласился Косарев. – Не таков Костя Мячин, чтобы поддаться какому-то Шайке! Никогда не поверю!

Они с Косаревым обнялись.

– Еще вот что, – тихо сказал ему Косарев. – Если у тебя там… что-нибудь не так будет получаться… не забывай, что в Омске у тебя есть друзья! Да и не только в Омске!..

Яковлев крепко пожал ему руку:

– Конечно, не забуду! Ну а сейчас, – он вздохнул, – я бы попросил, вернее, посоветовал бы… отправить меня обратно под конвоем.

– Еще чего! – возмутился Косарев. – Ты что же – арестованный? Или добровольно хочешь им стать?

– Будем считать, добровольно, – подтвердил Яковлев. – Для обоюдной гарантии. Чтобы меня не встретили пушками в Тюмени. А с тебя потом не спросили со всей революционной строгостью, как ты мог меня просто так отпустить.

– Ну, – неожиданно упавшим голосом произнес Косарев. – Я тебе дам людей. Но только потому, – громче сказал он, – что этого ты требуешь! А я тебе не могу отказать! Как старому боевому товарищу и истинному революционеру!

– Хорошо, хорошо! – улыбнулся Яковлев. – Спасибо. Прощай.

Выслушав рассказ Яковлева о том, что произошло в Омске, Гузаков в раздумье сказал:

– Надо все хорошенько обмозговать… Что сами думаете, товарищ комиссар?

– Первое, – произнес Яковлев, – как-то разъяснить нашим пассажирам, почему мы возвращаемся в Екатеринбург. Но сделать это аккуратно, чтоб не напугать до смерти.

– Да, – согласился Чудинов. – Царицу сердечный удар хватит – перед всем миром отвечать придется.

– Кто бы взял на себя?

И все обернулись к Новосильцевой.

Ей не только не хотелось идти в вагон к Романовым. Ей вообще никуда не хотелось идти. Она с трудом слушала Яковлева, с отвращением воспринимала голоса других. Больше всего на свете ей хотелось остановить поезд, выйти из него, уйти куда-нибудь в поле, найти чистую прохладную реку, забраться в воду и сидеть в ней вечно – до скончания дней.

Она молча направилась двери.

– Проводить вас? – матрос Гончарюк и вопросительно глянул на комиссара.

Яковлев кивнул.

Они пошли по раскаленному коридору. Романовы были через один вагон. На входе в него, в тамбуре уже были незнакомые красноармейцы. Караул был сменен по приказу Яковлева.

Николаю это не понравилось. Он ничего не стал говорить Александре, но когда Новосильцева и Гончарюк вошли в его купе, встретил их словами:

– Новая охрана… Откуда они? И что опять?

– Как чувствует себя Александра Федоровна? – не отвечая, спросила Новосильцева.

– Лучше, – ответил Николай. – Но она тоже спрашивает…

– К ней можно пройти?

– Да, наверное. Давайте попробуем.

Александра лежала на диване с закрытыми глазами. Новосильцева прислушалась к ее размеренному дыханию и спросила Марию:

– Мама давно уснула?

– Только что, – шепотом ответила девушка. – Что-нибудь случилось?

– Да, – ответила Новосильцева. – Мы движемся первым маршрутом – на Екатеринбург.

– А заславцы… ой извините, само вырвалось! Ну – те самые? – испуганно спросила Мария.

– Теперь все в порядке. Правительство приняло меры и гарантирует нам всем безопасность и беспрепятственный проезд в Москву.