– Ну? Откуда у тебя это богатство? Ты же говорил, что у тебя нет денег.

– Это не мои! – крикнул он.

– Баксы лежали в шкафу, на нижней полке.

– Вы сами мне их подбросили, – заявил Галишвили, стараясь не глядеть на изгаженные Тамарины трусики, разбросанные по всей комнате. – Я требую, чтобы обыск проводился в присутствии понятых.

– Мы, значит, не заслуживаем твоего доверия? – прищурился один из жандармов, надвигаясь на старика. – Мы, по-твоему, не представители власти, а непонятно кто?

– Понятно кто! – вскричал Галишвили, голос которого приобрел звучание одной из иерихонских труб. – Как раз очень даже понятно! Вы представители власти, да, но она – сатанинская!

Кулек с деньгами хлестнул его по щеке:

– Твое?

– Вы с ума сошли!

Хрясь!

– Твое? – угрожающе повторил жандарм.

– Нет, – обмяк схватившийся за сердце Галишвили.

– Ты это утверждаешь?

– Утверждаю…

– Отлично, – вмешался другой жандарм. – Итак, деньги, обнаруженные в твоей квартире, принадлежат не тебе. Значит, их припрятала твоя дочь…

– Что? – не поверил своим ушам Галишвили.

– Деньги находились в шкафу твоей дочери, – терпеливо пояснил жандарм. – Вот она-то пусть и ответит следствию, откуда они взялись.

– И она ответит, – подключился сопливый любитель дамского белья. – Прямо отсюда поедем за ней и доставим Тамару Галактионовну в участок. Там с ней разберутся.

Галишвили подумал, что лучше бы тот кошмар, который ему снился утром, был явью, а жандармы обернулись кошмарным сновидением. Потому что за дочь он был готов лечь всеми своими старыми костьми. В могилу лечь. Заживо.

– Вы не смеете ее трогать, не смеете, слышите? – крикнул он.

– Еще как смеем, – заверили его наперебой и хором. – Ты же сам этого добиваешься. Зачем упорствуешь, старик? Зачем отпираешься? Или найденные доллары принадлежат тебе, или они принадлежат твоей дочери. Нам все равно, кого арестовывать. Хорошенько подумай, прежде чем отказываться.

– Не все равно, – признался красноносый. – Лично я бы с гораздо большим удовольствием арестовал бы Тамару. Он наклонился. – Можем даже захватить трусики. Хотя в тюрьме они ей не понадобятся.

– Да, там с трусиками женщинам сплошная морока, это точно, – поскреб макушку другой жандарм. – Только успевай снимать.

Перекрикивая дружное ржание, встретившее эту шутку, Галишвили вскинул руку, оплетенную набухшими венами:

– Ладно, ваша взяла. Признаюсь. Деньги мои.

– Он нам одолжение делает, – недовольно заметил красноносый.

– Деньги мои, – поспешно повторил Галишвили. – Мои деньги.

– И где же ты их взял? – полюбопытствовал один из троицы, прохаживаясь по разбросанной одежде.

– Не ваше дело. Скопил.

– А может, тебе доллары из Москвы возят? Может, ты в городе шпионскую деятельность развил?

– Хватит с ним возиться, – вмешался красноносый, поднимая старика на ноги и подталкивая его к двери. – Пусть одевается. Господин полковник насчет шпионской деятельности лично вопросы задавать станет… Пошел!!!

Не обращая внимания на протесты Галишвили, его грубо вытолкнули из комнаты и возвратили в кабинет, дав ему на сборы три минуты. Чтобы не терять времени даром, жандармы включили радиоприемник, из которого полилась щемящая мелодия:

Следя за одевающимся стариком, красноносый гнусаво подпевал:

Облачившись в лоснящийся костюм, Галактион Галишвили хотел было позвонить Тамаре, чтобы предупредить ее об аресте, но, получив удар по руке, уронил трубку на рычаги. Его вывели из дома под душевный напев, знакомый каждому грузину с детства:

Да только не песня рвалась из груди несчастного Галишвили, а с трудом сдерживаемые рыдания. Ему не верилось, что он когда-нибудь вернется домой, да и возвращаться после всего, что произошло, не хотелось.

Хотелось умереть. Быстро и безболезненно.

Внутренний двор Национальной жандармерии, представлявший собой каменный колодец с единственной проходной, был заполнен терпеливо ожидавшими своей участи людьми. Женщины держались отдельно, сбившись в настороженную стайку. Юноши и мужчины помоложе прохаживались туда-сюда, не слишком удачно изображая независимость. Те, кто постарше, сидели на корточках или прямо на земле. Достаточно было присмотреться к их угрюмым изможденным лицам, чтобы понять, как сильно изменилась Грузия за последнее время.