– Самурай пльохо кушает, – пожурила его Лиззи, безостановочно работая челюстями. – Это тоже кодекс бу-си-до?

– Самураев не кормили тушеными овощами, – проворчал Бондарь. – Иначе они сделали бы себе харакири. Групповое. Все поголовно.

– Ты не любьишь vegetables?

– А за что мне их любить? Пусть их кушают те, кто изобретает такие рецепты. – Бондарь демонстративно отложил вилку.

Лиззи высказалась в том смысле, что необходимо наслаждаться национальной кухней каждой страны, куда занесла судьба. В принципе возразить на это было нечего, но из духа противоречия Бондарь заявил, что ему безразлично, чем набивать желудок. Ну и глупо, сказала Лиззи. Что может быть интереснее, чем всевозможные экзотические яства? Тут она, кстати, припомнила известную пословицу и поинтересовалась, правда ли, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок?

– Если это так, – заключила она, – то я могу научьиться готовьить все, что тебье нравится, Женя.

– Ты забыла, что я не просто мужчина, а самурай, – отшутился он, приподняв пальцами уголки глаз. – Они проводили досуг не за столом, а на циновках для медитаций. Между прочим, не говоря уже о необходимости изучения наук, каждый воин должен был разбираться в поэзии.

– Зачьем? – изумилась Лиззи.

– Чтобы всегда помнить о неизбежности смерти, – ответил Бондарь. – Поэзия всегда о смерти, если это хорошая поэзия. А у древних японцев другой не было.

– Поэзия, чтобы радоваться жизни! – возразила Лиззи. – Poetry for joy!

– Ты так считаешь?

Усмехнувшись, Бондарь продекламировал:

– Что скажешь? – осведомился он. – Тебе весело?

– Нет, – призналась Лиззи. – Мнье печально. И здесь… – уже знакомым жестом она прикоснулась к середине груди, – и здесь горячьо и чьуть-чьуть больно.

– Ты начинаешь постигать буддийскую философию, – улыбнулся Бондарь. – Если дело пойдет так и дальше, то скоро станешь заправским самураем. Поймешь, что лучше погибнуть в бою, уподобившись яшме, разбивающейся об утес, чем разделить судьбу медленно опадающих и засыхающих лепестков сакуры.

– Можьет быть, но ты всье равно не погибай в бою, пли-из, – попросила Лиззи, как бы в шутку, но с неподдельной мольбой во взгляде. – Мне тебья не будьет хватать. Я тебья опьять хочу, Женя. Всье времья хочу.

– Ты научилась правильно произносить мое имя, – похвалил Бондарь.

Ему было неприятно играть на чувствах американки, но иного выхода не было. Поэтому, пригубив принесенный кофе, он пробормотал:

– Не только у тебя есть желания.

– Правда? – просияла Лиззи. – Ты тоже хочьешь?

– Угу, – подтвердил Бондарь, наслаждаясь ароматной горечью кофе. – Хочу напомнить о своем выигрыше. Ты должна исполнить мою просьбу.

– Какой просьба?

– Сейчас мы вместе сядем в твою замечательную машину и совершим небольшое путешествие.

– О, путешествие! – Энтузиазм, который попыталась изобразить Лиззи, был неубедителен. Из резко поставленной на блюдце чашки пролилась густая кофейная жижа.

– Я вижу, ты просто счастлива, – заметил Бондарь, не только не скрывая сарказма, но и дополняя его ядовитой улыбкой.

– Куда мы поедем?

– В горы. К одному живописному озеру.

– Для чьего? – подозрительно спросила Лиззи.

– Наведаемся в гости к господину Гванидзе, – безмятежно ответил Бондарь, прикуривая от зажигалки. – Туда и обратно. Это займет несколько часов. Твой шеф ни о чем не узнает. Не возражай. – Бондарь предупредительно поднял дымящуюся сигарету. – Во-первых, ты проиграла и просто обязана пойти мне навстречу. Во-вторых, мы только взглянем на дом покойного и поедем обратно. Никаких акций в твоем присутствии, обещаю. Ты просто исполнишь роль моего личного шофера.

«А я хоть немного отосплюсь по дороге», – мысленно добавил Бондарь.

Лиззи наморщила лоб:

– Это будет… treachery… betrayal, I mean…

– Предательство, говоришь?

– Да.

– Нет! Вот если ты мне откажешь, то это будет предательство. По отношению ко мне.

– Но я не могу! – жалобно воскликнула Лиззи. – У меня нет права!

– В таком случае, – тихо произнес Бондарь, – ты меня больше не увидишь.

– Шантаж, так?

– Отнюдь.

– Что значит «отнюдь»?

– Это отрицание. Категорическое.

– Но ты навязывать свою волью! – упрямо сказала Лиззи.

– Я всего лишь прошу об услуге, – возразил Бондарь.

– Почему я тебья больше не видеть? Ты намерен делать побег?

– Из ГУЛАГа не убежишь.

– What? Gulag?

Подобно многим своим соотечественникам, наслышанным об ужасах советской тоталитарной системы, Лиззи не могла не знать этой грозной аббревиатуры, канувшей в Лету задолго до ее рождения. Тем не менее стереотипы были живучи. Американцы не видели особой разницы между ФСБ и КГБ, они полагали, что Россия по-прежнему представляет собой гигантский концлагерь, обтянутый колючей проволокой, вдоль которой бродят полярные медведи.