— Я, рыцарь Вернер Валенрод, не уполномочен отвечать за разрыв мирных соглашений великого магистра. Я всего лишь его поданный. Разговор идет о пленнике. Повторяю: магистр отпускает его.

— И что же взамен, рыцарь?

— Магистр освобождает пленника, а ты, князь Дмитрий, прекращаешь битву и распускаешь дружины по своим княжествам.

«Так вот в чем разгадка всех деяний командора Вернера», — пронеслось в голове Васютки.

— Хитро задумано, — с усмешкой проговорил князь. — А если я отклоню предложение магистра и продолжу битву?

— Неразумно, князь Дмитрий. У тебя не хватит сил, чтобы добыть победу. Всё твоё войско останется лежать на этом поле. Да и сын твоего посланника будет незамедлительно убит. Решай, князь!

Большой воевода надолго замолчал. Он видел перед собой окаменевшее лицо Лазуты Егорыча и думал:

«Ныне от моего приказа будет зависеть судьба сына Скитника. Отец мучительно переживает, в глазах его слезы. Аж на душе стало мерзко. Уж так не хочется стать виновником гибели молодого Васютки, об исчезновении коего он изведал еще в Переяславле… Но и уходить с поля брани — отдать победу злейшему врагу, кой двинется затем на Псков и Новгород… Нет, такого он, князь Дмитрий, не допустит. Если уж он и отойдет от Кеголы, то вглубь Руси не двинется, а встанет перед Псковом и побьет ливонца… Правда, сам отход мучителен и бесславен. Ох, как затрубят крестоносцы о своей победе на всю Европу! Русские перепугались и опрометью бежали от необоримых рыцарей! Слава, Ливонскому Ордену!

Князя Дмитрия охватили противоречивые мысли. Неужели отступать? Но это позор.

Большой воевода вопросительно глянул на Лазуту Скитника.

— Что скажешь, Лазута Егорыч?

Скитник пристально посмотрел в глаза князя Дмитрия и, кажется, всё понял. И в этот момент раздался крик Васютки:

— Батя! Не соглашайся! Бейте ливонцев!

— Спасибо, сынок! — утирая кулаком слезу, отозвался Скитник. — То — достойный ответ. Мы тебя, славного сына, будем всегда помнить.

Лазута Егорыч поклонился Васютке в пояс и повернулся к большому воеводе.

— То же самое я хотел сказать и тебе, князь Дмитрий. Нам нужна победа, а не бесчестье.

Дмитрий Александрович крепко обнял Скитника и душевно молвил:

— Вдругорядь спасибо тебе, Лазута Егорыч. Ты вырастил доброго сына.

Затем большой воевода выхватил из ножен меч и громко воскликнул:

— На ливонцев, други!

Командор Вернер тотчас приказал Кетлеру опустить древко с белым полотнищем, что означало: сражение продолжается.

— А с пленником что?

— Уведите пока к шатру епископа, — с раздражением ответил Вернер.

Князь Дмитрий вновь скинул с плеч корзно и ринулся в сечу. Русские воины поперли на немцев с удвоенной силой. Лютый, привыкший к битвам Автандил большого воеводы, храпел и злобно рвал острыми зубами плечи крестоносцев. Вновь «сошлись копье на копье, меч на меч, топор на топор, конь на коня… Кровь не успевала стечь по лезвию к рукояти, брызгалась каплями в стороны и кропила истоптанную землю».

Большую помощь княжеским дружинникам оказали пешие ратники. (Не зря Дмитрий Александрович приказал наковать побольше копий, с длинными, изогнутыми крючьями).

Пешцы стягивали крестоносцев крючьями с лошадей и на земле добивали «гасилами».

— Лупи по «бадьям!» — во всю мочь кричал Аниська Талалай, кой не остался в обозе и прибежал с возницами на поле брани.

— Лупи! — вторил Аниське обозный боярина Мелентия Ковриги, долговязый Вахоня.

— Круши гадов! — опуская тяжелое гасило на «бадью», — орал грузный, чернобородый Емелька Бобок.

Ратники прозвали «бадьями» защитные, железные шеломы рыцарей, надетые на головы и похожие на бадьи и ведра.

Помощь пешцев (а их было довольно много в каждом полку) оказалась настолько неоценимой, что привело великого магистра, наблюдающего с невысокого холма за битвой, в ярость: крестоносцы таяли, как последний апрельский снег.

— Русские сражаются не по правилам, — гневно высказывал он командору Вернеру, вспомнив «Ледовое побоище» — Лапотное мужичье вновь стягивает баграми рыцарей и убивает их коней засапожными ножами.

Когда-то великий магистр клялся, что больше не допустит такого позора.

— Варвары бьются по-варварски.

— Жаль, что нам помешала Кегола. Она спутала нам все карты. Передний полк не выдержал бы «кабаньей головы» и был бы раздавлен.

И чем же помешала река? Повторим. Всё дело в том, чтобы сохранить строй к решающему моменту схватки, конница подходила к противнику шагом, «была покойна и невозмутима, подъезжала не торопясь, как если бы кто-нибудь ехал верхом, посадивши впереди себя на седло невесту». И только подъехав к врагу совсем близко, рыцари бросали коней в более быстрый аллюр. Медленное сближение имело еще и тот смысл, что экономило силы лошади для решающего броска и схватки.