А наездник думал только о широкой и глубокой лощине с макушками вечнозеленых елей, кою он приметил еще до вьюги, и коя находилась справа, где-то в трех верстах от войска.

Еще с отроческих лет, когда Лазутка, иногда замещая отца (известного на всю округу ямщика), гонял коней по летним и зимним, лесным большакам (а вся Ростово-Суздальская Русь утопала в лесах), он всегда остро ощущал неистребимый запах елей и сосен. А затем он и вовсе стал заядлым ямщиком, и, вылетая на открытый простор с каким-нибудь купцом, Лазутка, задорно помахивая кнутом, уже отчетливо чуял дух леса, хотя до него и было не так уж и близко. Случалось это и в метели.

Купец, высовываясь из возка, неспокойно кричал:

— Экая завируха навалилась. Не замело бы дорогу, ямщик!

— Выберемся! — скалил крепкие, молочные зубы Лазутка…

«Выберемся… Но тогда была не такая слепящая, свирепая метель», — невольно подумалось Лазуте Егорычу.

Он уже с трудом двигался в нужном направлении. Как ни натягивай повод, но когда не видно ни зги, мало-помалу свернешь в сторону, и вся твоя затея рухнет. И ты не только приблизишься к лощине, но и очутишься в противоположном месте.

Беспокойство всё больше охватывало Лазуту Скитника.

«Зачем, зачем я напросился?! — завладела им отчаянная мысль. — Тут и сам дьявол заплутает. И если метель продлится хотя бы еще день, то с ратью буде покончено. И это случится тогда, когда Русь напрягла последние силы, дабы остановить вторжение иноземцев… Господи, да помоги же мне! Ну, помоги же, всемогущий Господи!»

Скитник никогда не был ревностным прихожанином, но на сей раз, он обращался к Богу со слезами на глазах.

Васютка был на прогулке, когда к нему подошел надзиратель Карлус. Узкое, скуластое лицо его, с длинным хрящеватым носом, было улыбчивым и довольным.

— Можешь порадоваться, русич.

— Ты подашь мне на обед калач со сбитнем, — пошутил Васютка.

— О калаче я слышал, а вот о сбитне ничего не знаю. Ты мне расскажешь, и я скажу повару, чтобы он приготовил тебе такое блюдо.

— Едва ли твой повар захочет приготовить мне лакомство… Чего такой веселый?

— Я выполнил твою просьбу, купец. Командор Вернер Валенрод ждет тебя в своем тронном зале.

— Это правда?! — оживился Васютка.

— Клянусь святой Марией.

— Я никогда не забуду о твоей услуге, Карлус. Ты очень добрый человек.

— Поспешим, купец. Командор не любит ждать.

Вскоре Лазутка оказался перед высокой металлической дверью, расписанной причудливыми узорами вокруг длинного бронзового креста. У двери застыли двое стражников, вооруженные мечами и копьями.

— Приказано доставить к господину фогту, — доложил Карлус.

Стражники молча раздвинули копья: они были уведомлены о приказе командора.

— Ты войдешь один, а я подожду тебя за дверью, — сказал надзиратель.

Каждый ливонский замок имел тронную палату, которые, по своему зодчеству, мало чем отличались друг от друга, выделяясь лишь роскошью отделки и обстановкой.

Палата фогта Вернера была внушительных размеров — широкой и длинной, способная вместить более двухсот гостей. Стены ее были обиты толстым малиновым сукном, расписанным мелкими серебристыми крестами. На передней стене виднелось распятие Христа. Зарешеченные окна были узкими и напоминали бойницы, и если бы не горящие светильники, развешенные по стенам, то в тронной палате было бы довольно сумрачно.

Командор Вернер возвышался на высоком деревянном кресле. Он, облаченный в белый плащ с черными крестами, сидел за длинным столом, на котором стояли два трехсвечника и лежала раскрытая рукописная книга.

Позволив пленнику оглядеть палату, Валенрод несколько минут вглядывался в узника, а затем негромко сказал:

— Мне стало известно, купец Васютка, что ты добивался встречи со мной.

— Да, Вернер.

— У тебя появились какие-то вопросы?

— Да! Особенно один.

— Хорошо. Я непременно отвечу на него. Но вначале хочу узнать у тебя — доволен ли ты условиями своего заключения? Нет ли каких-нибудь жалоб?

— Ни каких. В последние недели ты, Вернер, предоставил мне пригожую жизнь. Я нахожусь в тепле, выхожу на прогулки, отменно питаюсь и даже пью хорошее вино. Так с пленниками не поступают. Меня сдерживают лишь толстые стены твоего замка.

— Отлично, купец. Хочу добавить, что тебе оказана большая честь. Ты принят в тронном зале. Ни одному узнику это было не позволено. Даже кнехт не имеет права войти в главную палату рыцаря. И если ты в дальнейшем проявишь благоразумие, то тебя ждет большая удача. Я вижу, как ты порываешься задать мне свой главный вопрос, но я отвечу на него чуть позднее.