— Ложь и еще раз ложь!

— Помолчи, сын мой, и выслушай меня до конца. Орденским братьям предначертана высокая цель. Они призваны Богом искоренить язычество, искоренить всюду, где оно существует. И тогда будет одна истинная вера, которая избавит мир от кровавых войн и народных бедствий. Настанет царство благоденствия… Вижу по твоему лицу, что ты намерен вступить со мной в бесполезный спор. Не спеши, сын мой. Пусть остынет твое сердце. Пусть оно наполнится терпением, благочестием и благоразумием. Я понимаю, что ты хочешь заступиться за свою веру, но, повторяю, вера твое неугодна Богу, ибо она языческая. Мы, сын мой, научим тебя правильным молитвам, и тогда ты поймешь все христианские добродетели. Навсегда забудешь, как в своих храмах поклонялся куску дерева и слушал вздор грязных, невежественных попов…

Речь прелата звучала долго и убаюкивающе. Васютка едва не задремал в удобном, мягком кресле. (Он, конечно, не знал, что этот католический отче обладает особым даром внушения).

А прелат заключил свою продолжительную речь такими словами:

— Ты, сын мой, станешь верным защитником Христа и святой девы Марии. Твердо скажи мне: желаешь ли ты стать христианином и признаешь ли католическую веру?

Васютка, стряхнув с себя завораживающую дремоту, четко услышал последние слова. Он поднялся из кресла и веско ответил:

— Меня лживыми словами не усыпишь. А посему твердо отвечу тебе, отче: даже под самой лютой пыткой я не предам святую Русь и не приму твою поганую католическую веру. Я не хочу больше тебя слушать.

Лицо прелата исказилось от гнева. Вся его беседа оказалась напрасной: он не выполнил дружескую просьбу командора Вернера.

Прелат также поднялся из кресла, ступил к узнику и посмотрел на него пронзительными глазами.

— Вижу, что ты хочешь остаться язычником. Тогда тебя ждет смерть. Язычник не должен жить на этой земле.

— Уж лучше смерть, чем вечный плен.

Фогт Валенрод расхаживал по своей тронной палате и раздумывал:

«Этот русский — трудный орешек. Я был уверен, что он откажется от принятия католической веры. Глупец, он слишком предан своей языческой религии. Об этом же рассказал и Иоган, хотя прелат питал некоторые надежды, но все его внушения оказались напрасными… И всё же остается еще одна попытка проверить узника. Она ничтожна, но не надо забывать, что узник является купцом».

И командор приказал привести к нему упрямого пленника.

На этот раз Валенрод приступил к разговору без обиняков:

— Говори, купец, что ты меня хотел спросить.

— Зачем ты меня держишь в плену, господин Вернер?

— Я так и догадывался, что тебя давно мучает этот вопрос… Ты мне пришелся по сердцу. Сейчас с тобой хорошо обращаются. Единственное исключение — ты, купец, не можешь выйти из стен моего замка. Но и это поправимо. Ты уже, наверное, заметил, что я не бросаю на ветер слов. А посему ты поверишь тому, что я тебе сейчас скажу. Я могу отпустить тебя на волю, но при одном условии.

— Стать католиком?

— Нет, купец. Я убежден, что ты и на костре останешься верен своему языческому православию. У меня другое предложение. Ливонскому ордену нужны умные торговые люди. Я дам тебе золото, много золота, и ты займешься своим любимым делом. Поезжай в любую страну Западной Европы, поезжай за море в Англию — и торгуй себе на здоровье. Правда, некоторую часть прибытка ты будешь отдавать в мою казну, но она не станет тебе в тягость, и через год, другой, ты будешь самым богатым купцом Европы. У тебя появятся многочисленные слуги, прекрасный замок и цветущие женщины. Но есть маленькое «но». Ты должен дать мне клятву, что никогда не перейдешь рубеж Руси.

— Лепота! — захлопал в ладоши Васютка. — И всего-то малюсенькая мелочь — забыть свою Отчизну. Уж такое заманчивое предложение, господин Вернер. Спасибо тебе, благодетель.

Насмешка сошла с лица Васютки, глаза его стали холодными и отчужденными.

— Послушай, господин Вернер. Никакие царские посулы [145] не заставят меня стать изменником.

Васютка вытянул из-под рубахи серебряный нательный крест и, приложившись к нему губами, твердо заявил:

— Клянусь не изменять православной вере и святой Руси. Я не принимаю твоего предложения, господин Вернер.

— Ступай прочь!.. Я подумаю над твоей дальнейшей судьбой.

Васютку увели в тюремное помещение, а командор молчаливо застыл у решетчатого окна.

«Этому русичу цены нет, — с невольным уважением подумал он. — Его не прельстишь ни богатством, ни славой, ни золотом. Он чересчур предан своей земле. Побольше бы таких рыцарей в Ливонском Ордене. Некоторые готовы за горсть монет перебежать к датскому или шведскому королю. Тем ценнее этот русич. Он так и не узнал всей правды. За такого пленника, посланник князей Дмитрия и Бориса, боярин Лазута Скитник, способен многим пожертвовать. И это весьма важно, когда русское войско приближается к Немецкой земле.