К концу второй недели ее личико не только загорело, но и округлилось и ребра, выпиравшие раньше, покрылись жирком, талия приняла более четкие очертания. И...появилась мажорная (завораживающая) улыбка. Ей казалось, что здесь отдыхают сплошные американцы: все улыбаются по всякому пустяковому, ничтожному поводу и без повода. И она стала улыбаться. А как же? Эта улыбка и главное глаза, живые, зовущие, бездонные, привели к тому, что по ее следу, на некотором расстоянии, несколько вразвалку начал следовать двуногий зверек с рыжими волосами, гордо поднятой головой и приобретенной уверенностью, пришедший к нему вместе с тугим кошельком.

Он шел в миниатюрных плавках туго прилегающих к ногам, заложив туда кусок свернутого в рулон полотенца, будучи уверен, что многие женщины оценивающим взглядом смотрят на мужскую фигуру, и, в то же время краешком глаза, как бы невзначай, задерживают свой взор на мужском достоинстве, спрятанном под одеждой. И, увидев такой "гигантский" бугор, поневоле начнут испытывать внутреннюю дрожь, а потом станут искать пути к знакомству и близости. Рыжие волосы, веснушки на лице, низкий лоб и приплюснутый нос мало кого интересуют.

На ногах покрытых темной шерстью, с едва заметными завитками, были дорогие пляжные тапки, чем-то похожи на сандалии, в которых ходили когда-то богатые древние греки. Генрих или попросту Гена следовал за Асей на расстоянии десяти метров и эту дистанцию не сокращал и не увеличивал. Так удобнее. Если она случайно повернет голову, все равно ничего не поймет, мало ли отдыхающих направляются в сторону моря. Ася свернула вправо и направилась туда, где меньше народу, расстелила полотенце, сняла блузку и легла на спину. Генрих устроился чуть поодаль.

– - Простите, который час? а то у меня часы..., купался в них, и после этого начали барахлить, хоть и выложил я за них шесть тысяч долларов. Наверное, подделка.

Генрих стоял во весь свой гигантский рост, демонстрируя свой интим нестандартных размеров. Ася приподняла голову, захлопала глазами, она не присматривалась специально, просто ей это в глаза бросилось, но она тут же повернулась, извлекла свои часы из-под полотенца и сказала:

– - По-местному: десять.

– - Благодарю вас, -- сказал Генрих.
– - Если не возражаете, я устроюсь поближе и буду вас охранять. Я рад, что вы русская. А то уж думал: гречанка. Признаться, я преследовал вас, на расстоянии, конечно. Смотрю: идет впереди красивая зверюшка, и я тут же, мимо воли, превратился в охотника: вы уж не обессудьте.

Ася приняла сидячее положение, еще раз критически оценивая его внешность, и тут же почувствовала что-то неладное внутри, некая горячая волна атаковала ее таз и застряла в потайном месте, будто ей кто-то шепнул: этот мужчина -- гигант.

– - И много зверюшек вы полонили?
– - спросила она.

– - Да что вы, я не из тех, а потом, я приехал недавно, всего дня два тому. Давайте знакомиться: Генрих Иосифович, или просто Гена.

– - Анастасия Ивановна.

– - Искупаемся?

– - Пожалуй, -- согласилась Ася.

Ася хорошо плавала, а Генрих хорошо нырял. Он подплывал снизу и как бы невзначай касался груди, иногда ног. Ася визжала, стучала кулачком в рыжую грудь, и все это кончилось тем, что он брал ее на руки, крепко прижимал к своему телу, а потом кидал в воду.

Вскоре Ася устала и вышла на берег. Генрих же поплыл так далеко, что она его почти не видела. Вскоре греческие службы погнались за ним на моторной лодке и заставили вернуться к берегу. Ася в это время была занята собой. Она поняла, что произошло что-то такое, над чем надо серьезно подумать и выбрать правильную линию поведения.

С одной стороны Борис, который любит ее, и когда она вернется крепкая, цветущая, будет ласкать ее ночи напролет, стараясь, чтобы она забыла все, что с ней случилось в больнице. А с другой стороны... Борис далеко, почти на другом конце света, он никогда не узнает, как она вела себя, с кем подружилась..., целовалась и все такое... "А этот Генрих..., да у него там двадцать пять сантиметров. Интересно, какие ощущения можно испытать с таким мужчиной? Должно быть кайф необыкновенный. Что если попробовать, не изменять, нет, об этом не может быть и речи, а только попробовать, всего один раз? Ну что тут такого? Девственности ведь я не лишусь, правда? Я это давно сделала".

Она успокоила себя, но ненадолго. Мысль о том, что она уже давно живет на деньги Бориса и что отдыхает здесь, благодаря Борису, подобно муравью, ползущему по спине, тревожила ее совесть. "Нет, этого не будет, и быть не может. Проклятая похоть, как ты смазываешь мои пятки, чтоб я поскользнулась на каменных плитах!"

Она повернулась на живот, уткнула лицо в полотенце и плотно закрыла глаза.

Вскоре появился Генрих, он улегся почти рядом и какое-то время щадил ее уединение, не прикасался к ней. Она оценила его рыцарский поступок, повернула голову и спросила: