Мать тоже поддержала ее в этом.

Борис Петрович вылетел в Минск через два деня после свадьбы, а потом добрался в Брест поездом и каждый вечер названивал в Москву. Матильда подходила к телефону, будучи твердо уверенна, что может звонить только ее любимый муж, которого она теперь воспринимала совсем иначе, чем до загса и венчания в церкви. Муж говорил ей по телефону слова, от которых она просто млела, слушала, не перебивая, и только потом щебетала как птичка о том, как она без него скучает.

Но однажды, ближе к вечеру, она услышала женский голос, когда подняла трубку и немного удивилась.

– - Кто это?
– - спросила она.

– - А я хочу знать, кто вы, вернее, кто ты? Домработница, что ли? Говори, -- раздалось в трубке.

– - Я жена Бориса Петровича, -- сказала Матильда с гордостью.
– - Может, вы перепутали телефон?

– - Мы ничего не перепутали. Мы с Борисом Петровичем уже два года трахаемся, и у меня от него были дети. Так что, прошу любить и жаловать, как говорится.

Матильда первая повесила трубку и расплакалась.

А на том конце в трубке раздавались гудки. Ася не знала, что делать. Рядом стояла ее подруга Соня и хлопала глазами.

– - Что случилось?
– - спросила Соня.

– - Он..., женился, ты представляешь, женился, что я теперь буду делать? Я думала, он подуется, подуется, а затем растает, а он... и все это так быстро. Только два дня тому я пересчитывала свои сбережения, и оказалось, что все на исходе. Что теперь будет?

– - Попроси в долг, может, не откажет?

– - Уже просила: отказал. Не то, что отказал, но не предложил, а раз не предложил -- не даст, я его хорошо знаю.

– - Тогда превратись в Медею.

– - Что это значит, какая еще Медея?

– - Это древняя ревнивая женщина, которая убила своих двоих детей в качестве мести, изменившему супругу.

– - Но у меня же нет детей, -- посетовала Ася.

– - Тогда надо попортить ему нервишки и, прежде всего, его супруге.

– - Гм, молодец, -- сказала Ася.
– - Всякая женщина мстит. Неужели я такая дура, что оставлю все так, как есть и сама при этом останусь на бобах? Подумаешь, я там поцеловала одного грека, кажись и одного американца, а он мне умудрился засаду устроить. Избавиться хотел, видать. Я же не изменила ему в том плане, что вообще и надолго связалась с другим, или вообще ушла от него навсегда. Один трах это еще не измена, один поцелуй, какая же это измена? А вот он, подлец, втрескался в какую-нибудь сучку, и тут же женился, вот это и есть измена. А измену простить невозможно. Тем более, что я лишилась материальной поддержки. Куда я теперь без денег? Где найти замену? Как выйти из этого проклятого положения, неужели надо устраиваться на работу? Хотя я тоже дрянь порядочная. Послал меня человек на свои деньги в эту Грецию, будь она проклята, а я..., мне мужик понадобился. Слюнявили они меня оба, а толку то что? Дуры мы дуры, каких свет Божий не видел.

– - Поедем на Тверскую, может там найдется мужик не хуже Бориса, -- предложила Соня.

– - Нет, это не для меня. Во всяком случае, не сегодня. Зайдем лучше ко мне домой, и составим план действий. У меня есть вино, напьюсь сегодня до потери пульса.

– - Ты несколько грубовато разговаривала с его супругой, а могла бы быть ласковой и предупредительной, назначила бы ей встречу и обрисовала всю картину в самых ярких красках, -- советовала Соня.

– - А толку-то что?

– - Как что? Если не все, то хоть что-то. Может мне ей позвонить? я представлюсь твоей сестрой, начну жалеть вас обоих, а вдруг что получится?

– - Может, это и пригодилось бы, -- сказала Ася, открывая дверь своей квартиры. В квартире был спертый воздух и душно при закрытых окнах. Ася, сбросив с себя туфли, грохнулась на кровать в спальне. Это была та самая кровать, на которой они с Борисом получали удовольствие друг от друга чуть меньше года тому.

Соня решила ее не беспокоить. Она прошла на кухню, порылась в холодильнике, а также в ящике, где обычно хранилась картошка и приступила к прозаической процедуре приготовления ужина.

Ася лежала на животе, размазывая слезы по лицу и поверхности подушки, запустив пальцы в свои все еще роскошные волосы, подвергшиеся сейчас испытанию на прочность и отражаясь болью для того, чтобы унять душевную боль. Но это удавалось плохо. Ее мысли были настолько хаотичны и неутешительны, что она не могла найти себе места.

" А чем виновата эта девушка, которую он, должно быть, привлек, как и меня своим несколько заманчивым трагическим взглядом больших коричневых глаз и густых черных бровей? А потом эта показная вежливость, молчаливость, прячущаяся за меткими убийственными фразами и, конечно же, финансовое могущество, на что мы, женщины так падки и так бессильны перед словом "нет", способным спасти нас от перспективы очутиться у разбитого корыта. Я должна принести ей свои извинения. Если примет их -- хорошо, если нет, Бог с ней".

Наконец, она поднялась, зашла на кухню и стала шарить глазами по полкам, а затем открыла холодильник. Там, в бутылке, все еще находилась успокоительная жидкость. Это было красное грузинское вино "Ахашени".

– - Прости, но это единственный способ избежать чего-то более ужасного, -- сказала Ася, наливая вино в двухсотграммовый стакан.

– - Ася, ты делай свое дело, а на меня не обращай внимание, садись вот сюда, а я составлю тебе компанию. Скоро ужин будет готов.

Ася выпила залпом, достала сигарету и закурила. Прохладное вино согрело ее внутренности, а дым заволок бурю в голове так тесно связанную с неким комком, распиравшим грудную клетку.