На этот раз без разрушений не обошлось, первой пострадала перегородка, треснула и тревожно перекосилась от частого и ожесточенного хлопанья дверь, разделяющая комнатки. Затем в ход пошла тяжелая артиллерия в виде помойного ведра, запущенного в голову супруга и со звоном выбившего оконную раму. Тут же с грохотом рухнул старый диван, на который шлепнулся папочка, уворачиваясь от шрапнелью вылетевших из ведра очистков и объедков, безнадежно испортивших свежеклеенные обои. Чуть-чуть подумав, со стены рухнула остекленная рама с набором фотографий предков Репкина. По полу рассыпались Наташкины бабушки в шелковых косынках, дедушки с медалями на военных кителях, прабабушки в вуальках и даже один прапрадедушка с Георгием на груди. Все они укоризненно смотрели на свое обезумевшее потомство. Это была последняя капля.

Чтобы предотвратить дальнейшие разрушения, строптивый бывший глава семейства решил пойти на компромисс и, в некотором роде, схитрить, надеясь, что его условия будут неприемлемы для Кротова и его компании.

— Хорошо, хорошо! — заорал он, перекрывая хриплые женские визги и делая «руки вверх». — Сдаюсь!

В этот момент верхняя петля вылетела из образовавшейся щели в перегородке, и дверь рухнула, разметая по полу честно служивших отечеству предков. Поднятая пыль медленно оседала.

— Есть условия! — выдавила капитулирующая сторона.

— Какие? — одновременно спросили победители.

— Во-первых, я возьму «это» в первый и последний раз! — Василий Иванович не мог выговорить слово «взятка», заменив его нейтральным словом «это». Ну что ж, его понять можно. — Во-вторых, по такому громкому делу брать с таких негодяев всего тридцать тысяч недопустимо мало и даже неуважительно для меня. Так что объявите вашему Юрочке — минимум пятьдесят!..

Знал бы судья, что легко мог бы запросить вдвое больше…

Наскоро заколотив выбитое окно листом фанеры, вновь объединившаяся семья собрала пожитки. Девочки, большая и маленькая, подхватили своего кормильца и под недоуменные взгляды заинтригованных соседей двинулись к станции…

Каждый воскресный день Макарыч проводил за городом, вот и теперь все было готово к выезду на полюбившееся озеро, но запиликала трубка. Звонил Чернявенький:

— Андрей Дмитриевич! Ко мне только что приехали и угрожали.

— Кто?

— Из салона «Hi-Fi Радио». Мне страшно одному, приезжайте! — Голос у Юрика был тревожный.

Макарыч набрал номер домашнего телефона Равиля. Телефон не ответил. Чертыхаясь, стареющий браток бросился к «вольво» и через пятнадцать минут выслушивал сбивчивые объяснения трясущегося от страха Чернявчика:

— Сегодня мама с собаками дежурит, вчера вечером я приехал с дачи Репкиных, утром позвонили в дверь, я посмотрел в глазок, там стоял Костя, я его знаю, он работает в радио салоне, а с ним какой-то мордоворот. Открыл, конечно. Костя сказал, что директор готов отдать мне завтра десять тысяч и на этом закрыть вопрос. В противном случае я получу грмор-рой и больше ничего. Я отказался. Мордоворот сказал, что дает мне время до шести вечера, ну, чтоб подумал. Иначе, говорит, заказывай фоб. Ну вот я вам, Андрей Дмитриевич, сразу и позвонил.

Макарыч отнесся к происшедшему серьезно, из личного опыта он знал коварные происки братвы, особенно если дело касалось больших денег.

— К сожалению, Юрик, в наше время должников не убивают, их лелеют в надежде получить лавэ, бывает, калечат, но аккуратно. Убивают как раз наоборот кредиторов. В данном случае, ты — кредитор. Но волноваться, с Божьей и моей помощью, нечего, — с этими словами Макарыч извлек из кармана пистолет и демостративно передернул затвор. — Я побуду с тобой до шести. Иди, готовь жрачку.

Состояние клиента ему нравилось — пусть овца поволнуется на испуге, покрепче привяжется.

Плотно перекусив, развалившийся в кресле Костров, манерно прикурив сигарету, начал диалог на интересующую его тему:

— Ну что, Юрик, в какой стадии переговоры с любимым родственником? Сто тысяч баксов — сумма солидная, неужели он откажется? Конечно, понятно, что дело Кротова неординарное, что Репкина, если он Жору выпустит, изрядно пополоскают в печати, но кто не рискует — шампанского не употребляет! Кстати, судья пьет? Расскажи-ка поподробней, что он любит, чем занимается в свободное время, какие увлечения, о женском вопросе, короче, нарисуй психологический портрет.

Чернявенький представил себе вечно недовольную рожу сурового тестя и начал рассказывать:

— Василий Иванович — человек весьма странный, редко с кем-либо общается, работа и семья, никуда не ходит даже по праздникам. Спиртного не употребляет. Женщин «на стороне», по моим наблюдениям, не имеет. Живет весьма скромно, даже аскетично, все деньги тратит на строительство дачи. Вечерами читает газеты и смотрит телек…

— Значит, зацепиться не за что? — перебил разочарованный Макарыч. — Неужели, совсем ничего, может, в карты играть любит? Или в домино? В крайняк, настольный теннис? Компьютеры, автомобили, о чем с ним можно пообщаться, чем заинтересовать?