А ведь в этом есть громадная доля здоровой логики. Что произойдет, если вы или кто-то другой вытащит того утопленника? Вы обязательно примете на себя его вину перед Небом. Значит, вы добровольно подписываетесь под тем, что хотите утонуть вместо него?.. Вот и подумаешь: а стоит ли спасать?

Утопленник – это все же мелко, на этом примере трудно рассуждать и делать глобальные выводы. Но вот еще один пример такого «мелкого» свойства. К автору приходит жена одного сотрудника и говорит:

– Александр Иванович нынче на работу не придет. Руку сломал.

– Ах, какая напасть! – вскрикивает автор.

– Да нет, никакая не напасть, – спокойно говорит женщина. – Гадость кому-нибудь сделал, вот и расплатился.

Все просто и легко. Не делай гадостей – будешь жить вечно. Эти принципы, пришедшие с язычества, незаметно трансформировались в христианские заповеди, основное содержание которых можно выразить одной фразой: «Не делай другому того, чего не хочешь, чтобы сделали тебе». То есть «не убий», «не укради»… И так далее. Но это, как говорится, все же личное дело. А вот избирательный характер стихийного бедствия всегда заставлял и заставляет задуматься.

Почему, например, свалено не то дерево, а это? Почему один ствол, потоньше, упал на сарай, а вековой стволище – на крышу дома, где живет вдова с пятерыми детьми? Она ведь и починить-то не сможет – за что ей такое наказание?

Мы уже говорили и еще побеседуем на тему Ивановского смерча. Он шел своей, конкретной дорогой. Он будто на-целенно шел именно туда, куда шел. Наделав делов в Иванове, тронулся в Кинешму, но посредине пути передумал и пошел в Юрьевец. Даже путь его кажется осмысленным, не говоря уж о том, что он выделывал в пригородах Иванова.

Одна женщина оказалась в самом жерле смерча, где, кстати, стоит мертвая тишина. Это, приближаясь, он гудит в десять раз сильнее реактивной турбины. Так вот, в самом центре оказалась женщина. Смерч вошел в квартиру, погулял по ней – и отправился дальше. Придя в себя от страха, женщина стала осматриваться. Нет, даже ничего не тронул он, гуляя по квартире. Даже газета так же преспокойно лежит на своем месте. Правда, газета другая… Та была «Известия», а эта – «Ивановская правда»…

Это не все. Открыв холодильник, она обнаружила в нем вместо продуктов тщательно и аккуратно сложенные вещи из шкафа: будто чья-то заботливая рука собрала и уложила их.

Женщина – к шкафу: а там от низа до верха – плотные залежи битого стекла!

Заметьте: и холодильник, и шкаф стояли как бы нетронутыми, дверцы закрыты.

А вот одну семью смерч застал на кладбище. Было их тринадцать человек: девятого июня у них какая-то скорбная дата, вот и пришли на могилку всем семейством. Налетел смерч, все вокруг потемнело, закружилось, все попадали на землю, прикрыв руками головы.

Унесся смерч – и что же? Были в самом пекле, но никто не пострадал. Кроме четырнадцатилетнего мальчика. Но и он пострадал весьма своеобразно: его проткнуло насквозь штакетиной – в живот вошла, а в спину вышла. И никаких болевых ощущений. Будто с ним в игрушки смерч поиграл.

Местные врачи сделали сложнейшую операцию, первым этапом которой было отпилить деревяшку спереди и сзади, иначе мальчика нельзя было уложить на операционный стол. В книге Виталия Сердюка, посвященной только смерчу 9 июня 1984 года, таких случаев описано великое множество. Хотя журналист и писатель, конечно, никаких выводов о «разумности» стихии не делает, да тогда, когда писалась книга, это еще было непозволительно… Однако выводы напрашиваются сами собой.

Подобная «разумность» любой стихии породила и Посейдона, и Гефеста, и всяких «русалок» и прочую фольклорно-мифическую братию.

Например, жители армянского Спитака, подвергшиеся в конце восьмидесятых мощнейшему землетрясению, многие были уверены, что землетрясение произошло по указанию Москвы… Не стоит ворошить сейчас причины, по которым им это показалось, но и этот стихийный монстр дал повод думать о том, что стихия Земли – в принципе разумна. Или подчиняется иному разуму…

По большому счету библейская история Мирового Потопа ни у кого не вызывала сомнений до самой середины девятнадцатого века. Скепсис в эпоху Просвещения, конечно, имел место, но на Библию никто не замахивался. Если не считать отдельных монахов типа Джордано Бруно, одержимого идеей множественности обитаемых миров, все было тихо и спокойно.

Однако накопление косвенных знаний уже порождало некоторые сомнения. К примеру, по Карлу Линнею, на Земле три с половиной тысячи видов одних только млекопитающих и двадцать тысяч видов птиц. А еще – миллион видов насекомых! Представьте, как сложно было набрать библейскому Ною «всякой твари по паре»… Умолчать о том, что уже два слона – это по крайней мере пять тонн, а ведь есть носорог, жираф, бегемот… И тоже по паре? А сколько тигров, ягуаров, медведей, львов (как же без царя зверей?)… В общем, объем Ковчега становился таким громадным, что трудно было уложить в голове технологию спасения. И ведь всех тварей надо было обеспечить кормом. И ведь для хищников надо было не капусты приготовить, а чего-нибудь повкуснее. Отсеки Ковчега должны были вместить все это, и еще каюты Ноя и сыновей с женами где-то также должны размещаться…