Так и случилось. После общей нотации, старший лейтенант Скорняк выдворил нас из канцелярии в коридор, а затем по одному начал вызывать к себе.

Это была процедура, щекочущая нервишки. Каждый выходил оттуда молча, насупившись, и так же, ни с кем не желая разговаривать, избегая отвечать на вопросы ещё не искушённых, удалялся, а комбат, не давая никому опомниться, тут же вызывал следующего.

Настала и моя очередь.

Комбат сидел, устало развалившись на своём мягком стуле, протянув вперёд ноги, закинув одну руку за спинку сиденья, а второй держа дымящуюся сигарету. Весь вид его должен был внушать заходящему, вероятно, что он кот, а тот, – кто заходит, – мышь, попавшая в его лапы, и сейчас он собирается этой мышью вдоволь, пока не надоест, наиграться, а потом вышвырнуть её, полудохлую, вон.

На меня, впрочем, поза комбата особого впечатления не произвела, поскольку терять-то мне особо, в отличии от других, было нечего. Я и без того уже проштрафился перед ним так, что ему на меня, наверное, смотреть было тошно.

«Вася», видимо, заметил, что его игра на меня впечатления не производит, и потому, наверное, начал издалека:

– Яковлев, тебе не кажется, что ты в последнее время мне сильно примелькался, а?!.

Он хитро прищурил глаз, будто от сигаретного дыма, а вторым посмотрел на поднесённую ко рту сигарету и сделав глубокую затяжку.

– Кажется, – ответил я, хотя дал себе слово молчать, и голова моя невольно поникла сама собой.

– Вот и мне так кажется, – подтвердил комбат. Он вдруг поменял позу, облокотившись на стол и как бы придвинувшись. – Смотри. … Сначала тебя самого не было полночи. Бегал ли ты в самоволку или не вернулся вовремя из увольнения, – значения не имеет, мы с твоим командиром взвода ждали тебя чуть ли не до утра. Раз? … Раз! Потом ты придумал какую-то подругу, обманул дежурного по училищу, нахамил лейтенанту Швабрину, который не хотел тебя отпускать и правильно делал, поставил его в неловкое положение, незаконно ушёл в увольнение на ночь, – дежурный по училищу не имел никакого права тебя отпускать… Это уже два!..

Скорняк загнул второй пале на руке, которой держал сигарету.

– …Товарищ старший лейтенант! – возразил я. – Лейтенант Швабрин сам отправил меня к дежурному по училищу!..

– Молчи, Яковлев, молчи! – перебил меня комбат. – Не перебивай!.. Я уж не говорю, что по закону тебе положено за самовольную отлучку из расположения части нести уголовную ответственность, а не стоять здесь передо мной и оправдываться!.. Это мы с вами привыкли сюсюкаться, в бирюльки играть, всё за детей вас считаем!.. А давно уже положено по закону спрашивать!.. Заслужил срок?! – он вдруг зло и неожиданно выбросил в сторону руку, словно отправив меня туда, где Макар телят не пас. – Иди мотай!.. И никаких разговоров!.. Тогда бы сразу и дисциплина другая стала, и нарушителей не было бы совсем, потому что одних бы посадили, а вторые – угомонилась бы, глядя на первых. А мы вас всё жалеем! Как же, не солдаты всё-таки: люди на офицеров пришли учиться, выбрали себе нелёгкую профессию, а их – сажать! А надо сажать, потому что присягу вы принимали и обязались её не нарушать!.. Вы все здесь считаетесь военнослужащими срочной службы!.. Срочной!.. То есть, те же солдаты. И приходите сюда, в основном, не после армии, а с гражданки, после школы, от маминой юбки. … Мы с вами тут цацкаемся, а в итоге такими же слюнтяями, как пришли, большинство и выпускается…. Ну, ладно!.. Стоишь ты в наряде, отбываешь, так сказать, наказание от командира батареи. И в этот же наряд спишь сам и допускаешь уход людей из казармы! Это уже три!.. Видишь, сколько ты натворил?!.. И это ещё хорошо, что в самоволке ни с кем ничего не случилось!.. А то бы сел в тюрьму дежурный в первую очередь, а, может быть, и я! … Но я бы не сел! Я бы вас, скотов, тогда просто поубивал бы, вот и всё! … Было бы хоть за что сидеть!..

В канцелярии воцарилось напряжённое молчание. Я не знал, куда деться от «Васиного» взгляда.

– Чего молчишь, Яковлев? – устало вдруг спросил комбат.

– А что мне говорить? – пожал плечами я.

– Действительно, – совсем уж примирительно согласился Скорняк, – с тобою всё ясно!..

Он помолчал немного, сделав пару глубоких затяжек, подумал, глядя куда-то мимо меня и щурясь, а потом сказал:

– Ну, что же! … Крови вы у меня попили достаточно за эти четыре года. … Я ничего никому не забываю. Вам постараюсь тоже не забыть, тем более, что времени не так уж и много осталось, чтобы со мной склероз случился, ясно вам?!. Ну, а теперь идите….

Я разбит, как будто на мне всю ночь возили воду.

С наряда меня, разумеется, сняли и отправили полусонного на занятия. Хорошо, что была самостоятельная подготовка к государственным экзаменам, и я сразу же завалился дрыхнуть на последней парте. Совесть так и не смогла побороть сна.

То, что обещал мне комбат, случилось очень быстро. Даже не пришлось долго ждать.

Утром меня с наряда сняли, а уже днём я снова стоял в канцелярии перед комбатом.

– Яковлев, а где ваш штык-нож? – вопрос его поверг меня в недоумение.

– Как где? – не понял я ещё подвоха. – Я отдал его новому дежурному по батарее, сержанту Слуцкому.

– Не знаю, не знаю. Твоего штык-ножа в оружейной комнате нет. И он с тебя не списан. Иди его ищи.

– Да, но я передал его новому дежурному по батарее, – настаивал я.

– Где это зафиксировано? Где запись в книге приёма-сдачи оружия, что ты свой штык-нож сдал?..

– Я ему просто так отдал, потому что спешил на занятия, – я начинал уже соображать, куда клонит комбат. – У нового наряда не было оружия, и они попросили штык-ножи у нас.

– И ты отдал свой штык-нож?

– Да, отдал, а как же?..

– Ну, вот! Как отдал, так и возвращай. Иди ищи. Твоего штык-ножа нет. Он с тебя не списан.

Он немного помолчал и добавил уже официально:

– Идите, ищите, товарищ курсант! Времени я вам даю до завтрашнего утра. Завтра пишу рапорт с просьбой назначить расследование, если штык-нож не будет найден, и вы будете платить!.. Причём, согласно приказа министра обороны, … помните номер приказа?.. За утрату оружия с вас будет удержана десятикратная стоимость….