И хотя Гистеллуса я простила… временно простила. Ох, знали бы вы, дорогие читатели, как же часто мне хотелось придушить эту молоденькую… женщину. В ней не было ни капли такта и женственности, а за исключением относительно неплохой внешности в ней не было совершенно ничего особенного, НИЧЕГО!

В общем, так мы и проводили часы. Часы складывали в дни. Я уже потеряла счёт времени, которое прошло с момента нашего вынужденного заточения, а обстановка всё накалялась. Заключённые, конечно, начали догадываться о происходящем, но ещё не понимали масштабов. Апофеоз наступил спустя два дня.

Начался бунт. Я толком и не знаю, кто открыл камеры, но все заключённые вырвались в коридоры. Несколько охранников сразу погибли, остальные забаррикадировали входные двери и держали оборону. Я чудом выжила, избежав незавидной участи оказаться под ножом какого-нибудь ублюдка. Началась давка, а вперёд вышел командир Игностис.

– СТОЯТЬ НА МЕСТЕ!
– громыхнул он с такой силой, что содрогнулись стены.
– Как вы посмели, отродье, выйти из своих камер?

– Пошёл прочь, ублюдок!
– закричал какой-то преступник.
– Мы не хотим помирать за решёткой от Кнахатенского гриппа! Мы хотим последние дни прожить на воле!

– Кто вам сказал про грипп? – глаза начальника бешено сверкали.
– Отвечай, выродок!

– А ты думал всё замолчать? – толпа снова заволновалась.
– Вы нас тут не удержите!

– Послушайте же! – заорала я.
– Там же дети в городе! Неужели вы их всех обречёте на смерть?! Я не выпущу никого…

– Заткнись, эльфская шлюха! Заткни свою пасть или мы сами её тебе кое-чем заткнём! Мы тебя тоже порежем на куски, дрянь! – раздавались вопли из толпы.

Мне стало страшно! Толпа была неуправляема. Кто-то рассказал заключённым о смертельной болезни, и сейчас это было дикая стая животных, жаждущих вырваться на свободу! Из толпы вылетел камень и угодил мне по голове, по лбу потекла кровь. Гист отволок меня в сторону и прикрыл собой, ни на секунду не опуская меч.

– Плевали мы на детей и город! Мы жить хотим! – больше всего орал какой-то заключённый в первых рядах, подзадоривая толпу.
– Вперёд парни, нас куда больше! Убьём их всех и заполучим свободу!

– Ах, свободу им подавай?!
– взгляд Септимуса стал совсем недобрым.
– Вот она, ваша свобода! – он вынул связку ключей от дверей тюрьмы и сбросил в канализационный сток.
– Теперь вы, мрази, не выйдете отсюда никогда!

– Сволочь! Ублюдок! Ты сдохнешь! Мы всё равно выйдем отсюда! – орала толпа, постепенно приближаясь.

Внезапно сквозь узников протолкался здоровенный орк, на голову выше почти всех.

– О, Гогрон!
– обрадовался заводила.
– Вот теперь-то победа точно наша…

И тут орчище схватил беднягу и развернул его голову в противоположную сторону, раздался противный хруст, и тело преступника осело. Повисла гробовая тишина, в которой звук орочьего голоса раздавался, как труба.

– Вы что, не слышали? – толпа медленно отходила от Гогрона.
– Это страшная смертельная болезнь, которая может вновь поубивать людей всего Тамриэля. И вы серьёзно готовы ради пары дней свободы принести столько смертей? – он грозно осмотрел остальных узников.

Позже Гист рассказал мне, что это Гогрон гро-Малдур. Он был предводителем самой большой разбойничьей банды в округе, пока его не схватили двадцать стражников Вэйреста. Также было известно, что у Гогрона в городе была сестра с детьми, так что ему было что защищать.

– У меня там есть родственники, так что если вам вдруг захотелось свободы, сначала придётся пройти мимо меня! – объявил орк.
– Эй, начальник!
– бросил Гогрон Септимусу. При этом я успела разглядеть у них обоих на шее алые прыщи.
– В обычном случае я бы ни за что не стал выдавать кого-либо, я так никогда не делаю. Однако я не хочу, чтобы эпидемия расползлась. Это твой заместитель рассказал нам про грипп и открыл решётки.

Раздался звон тетивы от спускаемого арбалета, а затем сдавленный вскрик, когда болт воткнулся в грудную клетку предателя.

– Спасибо, Гогрон, - перезаряжая арбалет, отозвался Септимус, а затем обратился к солдатам.
– Уберите этот мусор подальше, чтобы не вонял.

Поразительно то, что все беспрекословно подчинились, даже не изумившись только что свершившейся казни. Похоже, слухи про Септимуса были правдой. Кто-то ещё пытался выкрикивать что-то, но пара выпущенных стрел и злобный взгляд Гогрона, не уступающий взгляду командира Септимуса, остудил пыл бунтовщиков, вернувшихся в свои камеры.

Буря прошла мимо, однако нашей основной проблемы это не решило. У всех солдат нестерпимо чесалась шея, каждый чувствовал недомогание. Шёл третий день нашего пребывания в тюрьме, но, как это ни странно, от болезни пока никто не умер. Ранее этот вирус убивал людей сотнями, а сейчас даже кровь ни у кого не текла.

– Шестнадцать проклятий на этот грипп, - заорал Гист.
– Как же всё чешется! Боги мои, почему всё так чешется?!

– Да ладно, так уж и всё, - скептично отозвалась я, не успевая залечивать ему разодранную кожу.
– Вон уже, до крови шею разодрал!