Теперь взгляд стал задумчивым, рассеянным, вспоминающим. Редковатые брови сошлись над переносицей, а плоский, кирпичный подбородок обвис, отчего рот вдовца приоткрылся.

– А потом Маринка про свадьбу поговаривать начала, сначала шуточками, намеками… я отшучивался. А она все серьезнее и серьезнее, типа, что раз я так долго с нею, то, значит, жену не люблю. А я люблю, просто у меня потребности. Я ей так и заявил.

– А она? – Венька постукивал карандашом по столу, это раздражало, звук по жаре выходил вязким, дробным, оседающим в ушах и заставляющим веко нервно подергиваться.

– А она в истерику, да с угрозами, типа, Дашке про все похожденья расскажет, домой названивать начала. А если б заявилась? Дашка-то у меня нежненькая, слабенькая… она б не поняла, что Маринка – только для потребностей.

– И вы решили увезти жену?

– Ну типа того. Я подумал, что Маринка поостынет, успокоится или найдет себе кого, а она сюда приперлась. Пришлось поговорить, объяснить, что жену бросать я не собираюсь. Куда ж ее бросишь-то? Пропала б… – Он вдруг всхлипнул, скукожился и, обхватив голову руками, запричитал: – А и так пропала! Из-за меня ведь, из-за дури моей… это Маринка ее… я-то сразу не допер, что Маринка, а кому еще? Стерва! Да я за Дашку ее… замочу!

Семен не поверил ни слову. Неприятен был ему этот бритоголовый мужик в ярко-красной, выгоревшей на спине и мокрой под мышками майке, непонятно отчего, но от одного его вида кулаки чесались.

– Интересно, – заметил Венька, хотя по морде ни фига ему не интересно было, наоборот, даже скучно, и жарко, и обыденно. Вон, позевывает тишком да на часы поглядывает. – А как эту Маринку по имени-отчеству величать? И где с ней встретиться можно? Для предварительной, так сказать, беседы?

– Так в этом, в «Дельтаплане» мы договаривались, на вечер, на шесть, – Юра мигом перестал всхлипывать. – Я с ней по-мужски хотел, чтоб отлипла наконец. Прибежит как миленькая, а по фамилии Прутина она, Марина Сергеевна.

– Спорим, это он женушку на тот свет отправил? – поинтересовался Венька, напяливая на голову белую кепку, которую Машка из Крыма привезла. Кепка сидела на Веньке как на корове седло, но скажи – обидится.

– Ну что актер из него хреновый, так ты сам понял. И опять же, если его эта дамочка так достала, то он бы раньше с нею поговорил по-мужски. Вон сколько времени прошло, а он только сейчас додумался, кого в жениной смерти подозревать! Встречу назначил, в кафе… будто нарочно под нас подгадывал.

Семен кивнул. Кафе это он знал довольно неплохо, не сказать, чтоб завсегдатаем являлся, но бывать доводилось. Небольшое, аккуратное, недорогое. Да и пиво там если и разбавляли, то по-божески.

– Ты только напролом не лезь, – Венька придержал за рукав. Остановившись в нескольких шагах от декоративного заборчика, украшенного пластиковым вьюнком, он принялся разглядывать посетителей, которых было не так и много. – Постоим, понаблюдаем…

Семен спорить не стал. Постоять так постоять, хотя, конечно, стоять в тени зонтов, установленных над столиками, было бы удобнее.

– Спорим, она? – Венька ткнул локтем и указал на брюнетистую даму, сидевшую в гордом одиночестве.

По внешнему виду Марина Сергеевна Прутина была полной противоположностью покойной супруги Омельского. Высокая, широкая в кости, она радовала глаз гармонией форм и округлостей, пышною гривой черных волос, смуглостью кожи и крупными, яркими чертами лица.

В настоящий момент девица явно нервничала – вроде и журнал листает, а на страницы и не глядит, наоборот, головою крутит, озирается, будто ждет кого.

– Добрый день, – вежливо поздоровался Венька, присаживаясь за столик. – Позвольте узнать, не вы ли будете Мариной Сергеевной Прутиной?

Девица кивнула и, нахмурившись, поинтересовалась:

– А вы кто?

Венька представился, Семена представил. И задал вопрос, ради которого они и волоклись через весь город к этой богом забытой кафешке.

– Не знаю такого! – поспешно ответила Марина Сергеевна, одергивая короткую кофточку и расправляя плечи.

– А вот он говорит, что знаете, что замуж за него собирались, прямо-таки довели его до необходимости прятаться, чтоб оградить жену от ваших истерик. – Венька закинул ногу за ногу. Актер. А брюнетка прямо побелела, и губы крашеные задрожали, потом сложились аккуратным обиженным колечком, из которого вырвалось краткое емкое слово. Нецензурное, правда.

– Вот урод! – Она потянулась за сумочкой – огромная вязаная торба с круглыми пластиковыми ручками и лохматыми цветами-тряпочками, – плюхнула на колени и, сунув обе руки внутрь, принялась остервенело копаться. – Ну почему вы, мужики, такие уроды, а? Что он, что вы… замуж собиралась… да, и собиралась! А что, думаете, мне замуж не хочется? Я что, кривая? Косая? Некрасивая? А?

– Да нет, что вы, наоборот, вы очень даже… не ожидал прямо увидеть, – Венька чуток смутился, или сделал вид, что смутился, кто его, беса хитрого, разберет-то. Марина Сергеевна хмыкнула и, положив на стол пачку сигарет и золоченую зажигалку, пробурчала: