— Товарищ маршал! — крикнул Макарычев и пустил в ход тормоз.

Автомобиль, рыча, остановился, весь дрожа от напряжения неизрасходованной энергии бега. Человек в военном — он был молод и красив — быстрым шагом подошел к машине маршала и встал на ее подножку. Отдавая честь, он сказал:

— Товарищ маршал, по приказу наркома обороны… в Мытищах вас ждет вагон.

I

Последнее, что слышала Вера Исаевна, выскочив на лестницу, был страдальческий вопль мужа:

— Пожалуйста, и не возвращайся… Очень нужно!

Сбегая по лестнице, Вера Исаевна обернулась и крикнула:

— Будьте покойны — не вернусь!

Тут рука мужа в белом рукаве докторского халата — он так и не успел после приема больных снять его — с треском захлопнута дверь.

— Хам! — и Вера Исаевна, сбежав с лестницы, нарочито громко хлопнув дверью, понеслась по улице.

Было уже поздновато, но, как всегда по субботам, улица кишела гуляющими. И, как всегда после семейной неприятности,

Вера Исаевна помчалась к своей приятельнице, еще гимназической задушевной подруге Ольге Ивановне Сальц. Уж не в первый раз Верочка «навсегда уходила от мужа», и не в первый раз Ольга со своим супругом мирили ее с Семеном Львовичем. Всё, Вероятно, и на этот раз должно было произойти по заведенному уже порядку, но, мелко стуча каблучками к квартире подруга, Вера Исаевна вдруг вспомнила, что ведь к Ольге Ивановне приехала ее родная сестра Зиночка, злющая, ядовитая старая дева. Эту Зиночку Вера Исаевна терпеть не могла, и, кроме того, диван в гостиной, стало быть, занят — ночевать у Сальцев негде.

Всё это так ошеломило Веру Исаевну, что она даже остановилась, соображая, как же ей поступить, куда себя деть. Возвратиться домой? Нет, никогда и ни за что!.. Барынька представила себе ироническую усмешку на толстых, красных губах мужа, когда он откроет ей дверь, и ее сердце закипело злобой с новой силой.

— Дать этому грубому, мелочному, скупому человеку, этому ничтожеству торжествовать над собой — никогда и ни за что! После всего, что произошло!.. После его плюшкинских упреков в мотовстве по поводу покупки необходимой к сезону летней шляпы?.. Нет, нет, всё что угодно, только не это! Пусть, как и в прошлый раз, промучается всю ночь, пусть потерзается, чтобы завтра быть шелковым…

Вера Исаевна стояла в свете фонаря, отчаянно соображая, где бы ей провести эту ужасную ночь. Знакомых и друзей у нее был полон город, но кому из них она могла бы доверить свое горе без того, чтобы оно завтра же стало известным всем и каждому? По наивности своей Верочка думала, что ее закадычная Оля со своим Сальцем свято хранят от всех тайну ее уже неоднократных ночевок у них.

Так куда же деться? Отправиться в ресторан и пробыть там до рассвета, интригуя своим мрачным одиночеством своих и мужа знакомых?.. Неплохо бы, даже очень неплохо, но у ней нет с собой денег — это раз; а кроме того, она не одета, не причесана, глаза заплаканы…

От злости, от бессилия, от невозможности отомстить мужу, заставить его хорошенько пострадать, Вера Исаевна готова была разрыдаться. И вдруг в лучах того же фонаря, у которого ее остановила мысль о месте ночлега, появился некто в непромокаемом плаще, в жаркой резине, несмотря на теплоту июльской ночи и безоблачное, звездное небо. Человек этот горбился от внушительного мешка за спиною и от связки длиннейших удочек, лежавших на его левом плече и концами своими уходивших в небо. Кроме того, в руках его были еще какие-то свертки, жестяная круглая банка и складная скамеечка. Это был совершенно незнакомый Верочке рыболов-любитель, собравшийся за реку с ночевкой. Лицо его украшала бородка клинышком, на переносье поблескивало стеклами пенсне.

И с той экспансивной стремительностью, с какою однажды, года два назад, Вера Исаевна поцеловала в ресторане заезжего певца, ужинавшего за соседним столиком, она кинулась навстречу и этому рыболову, умоляюще лепеча:

— Послушайте… прошу вас… возьмите меня с собой!

Рыбак остановился. Он без торопливости снял с плеча удочки и поставил их у ноги, как ставит ружье солдат. В сущности, он рад был остановке — загруженные руки давно затекли и ныли, хотелось курить, и лишь спортивная страсть упрямо гнала его к реке, к лодочным пристаням. Ни во взгляде его, несколько туповатом, ни на иконописном лике не отразилось ничего. Верочка же, молитвенно прижав руки к груди, умоляюще смотрела на него, ожидая ответа, который должен был решить судьбу ее очередного ухода от супруга.

Наконец рыболов неопределенно перхнул. Затем безмолвно передал Вере Исаевне складную скамеечку и жестяную грязную банку. После этого он принялся рыться в карманах, сразу вытащил оттуда коробку с папиросами, но долго не мог найти спичек, вынимая то носовой платок, то какие-то бубенчики, то иной хлам.

Вид у него был растерянный, он чертыхался, басисто ворча:

— Черт его знает, где же спички? Взял два коробка, а ни одного нет… Куда же девались спички? Прямо даже удивительно!

Все-таки, в конце концов, он нашел спички и закурил. Растерянное лицо его снова приобрело выражение важности и самоуважения.