Фима, прознав про директиву, всем сердцем поверил в первые два тезиса… Но что касается «не увольнять», Фогеля терзали сомнения. Да и редактор их отдела информации, дородный улыбчивый дядька Тимофей Иванович Вирин, с какой-то лубянской пристальностью стал поглядывать на Фиму, продолжая, впрочем, почти без правки ставить в номер его всегда живенькие и безупречно грамотные материалы.

Уезжать не хотелось. Уходить из газеты не хотелось. Молодая жена Юлька, которой генетический семьянин Фима только-только обзавелся после утомившего кочевья по койкам столицы и Подмосковья, а также мама, папа и друзья, коих поднакопилось за время учебы и два года репортерства – все это совершенно не располагало к перемене мест. Не говоря уж о жилищном кооперативе на окраине города, где приобретала законченный вид скромная, но своя двухкомнатная квартира, – Юлькины родители обещали помочь деньгами.

Но Фогель печенью чуял: все равно прогонят, а то и репрессируют. Так уже было, и не стоит ждать ничего нового от наследников Ленина – Сталина – Берии. Прижмут так, что мало не покажется. Рано или поздно. А чтоб не прогнали, надо вступать в партию, славить, поддерживать и одобрять. Надо служить режиму и быть на виду, давя свои комплексы кованым сапогом целесообразности.

Фима невзлюбил сапоги еще со времен студенческих военных сборов. Фима ненавидел что-то в себе давить, если это что-то он сам не считал большим пороком.

Тогда-то он и разработал для себя технологию проживания и выживания в стране, где жить неуютно, опасно, но почему-то хочется. Ничего хитрого и оригинального в этой технологии не было. Она зижделась на трех постулатах: не высовываться, не вмешиваться, не унижаться.

Сделав легкое логическое умозаключение, что если не высовываться и не вмешиваться, то не придется и унижаться, Фима решился. Он сам уволился из газеты. Начальству объяснил, что сочиняет повесть о молодых целинниках, а совмещать не выйдет. Ему не поверили, но отпустили с миром, оценив благородство будущего эмигранта, не пожелавшего подставлять под неприятности своих начальников, коллег и кадровиков.

Фима знал, что делает. Он уходил из-под политики, идеологии, ритуального регламента, предполагавшего регулярную лояльность власти. Он уходил в частную жизнь, в частное предпринимательство – разумеется, в доступных на то время формах и пределах. Он придумал себе на ближайшие годы сценарий, следуя которому, можно никуда не уезжать, кормить семью и иметь свое дело в свое удовольствие. А там видно будет.

Через месяц Фима дал первый частный урок русского языка и покинул квартиру юного идиота с пятью рублями в кармане.

Еще через неделю рыжий Славка, приятель и почти что ровесник, но уже редактор последней, развлекательной полосы бывшей Фиминой комсомольской газеты, получил от Фогеля приветственный звонок и скромную просьбу посмотреть кроссворд, составленный на досуге хорошим, но безработным парнем, с которым весело выпивалось и гулялось в не столь отдаленные годы.

Дело в том, что еще в старших классах школы ученик Фогель, будучи круглым отличником и безумно скучая на уроках, отгадывал под партой кроссворды, а потом и составлял их просто так, для забавы, обнаружив в себе еще и такие способности.

Посланный Славке кроссворд оказался безупречным. Точно на аудиторию, никаких ляпов, идейно стерильный, как марлевая повязка в кремлевской больнице.

Кроссвордист Алекин, три месяца отхалтуривший по трудсоглашению, позволял себе поначалу мудреные вопросы, в том числе и политически сомнительные. После Славкиных рекомендаций перешел на крайний примитив, а недавний вопрос «Органы ходьбы у человека», четыре буквы, начинается с «н», поверг Славку во гнев, а после в уныние.

Он был отставлен, а добрая душа Славка выхлопотал для Фимы трудовое соглашение и даже корочку внештатного корреспондента. Наверху снизошли, не видя опасности даже в случае, если Фима решит уехать: ну, подумаешь, внештатник на договоре, да к тому же без фамилии на полосе.

Все! Фима стал как бы журналистом, заочно и безвестно для читателей работающим на развлекательно-познавательной стезе.

Это была ниша. Фима отрыл нору, куда не капало и не могло капать с политических небес. Зато, в дополнение к частным урокам, капало в карман. Сперва совсем чуть-чуть. Но что за газета без кроссворда?! На это был расчет.

Потихоньку Фима начал вбрасывать свои кроссворды, а потом и чайнворды, сканворды и прочие словесно-графические упражнения для ума и безделья в издания разного профиля, от политических газет до ежеквартальных пособий по сельскому хозяйству, одинаково уважающих страсть обывателя к такому способу гробить время и самоутверждаться. Где-то он печатался в очередь, где-то предлагал новые для издания формы, и проходило.

Фогель быстро набил руку и выпекал продукцию с конвейерной скоростью кондитерской фабрики. Он обзавелся всеми энциклопедиями и словарями, какие только были доступны в те строгие времена цензуры и дефицита. Природная память ассистировала безупречно. Эрудиция достигла устрашающих высот. Иногда она перла наружу в виде названий каких-то подвидов млекопитающих или звезд в созвездиях, про которые знали только продвинутые астрономы и тамошние жители.

Но Фима наступал на горло своим обильным познаниям и всегда был адекватен уровню аудитории конкретного издания. За что ценился все больше. Ширился и круг балбесов, приезжавших на частные уроки. И в итоге он зарабатывал лучше и лучше. Так и продолжалось все эти годы.