Шрифт:
М слабо кивает мне, когда я прохожу мимо. Сейчас он выглядит ещё бледнее, чем когда был Совсем Мёртвым — кажется, его укачало. Нора развалилась в соседнем кресле, храпя как оголодавшая без сна женщина. Я стараюсь не завидовать.
Я открываю дверь в туалет в хвосте самолёта и смотрю на остатки своей семьи. Два юных трупа связаны ремнями. Алекс сидит на унитазе. Ноги Джоанны свисают с раковины. Они смотрят на меня огромными печальными глазами, как запертые в клетке щенки, которые не понимают, что натворили. Я не могу это выдержать.
— Оставайтесь тут, — говорю я, расстёгивая ремни. Они кивают.
— Обещаете, что останетесь? Они кивают.
— Скажите словами. Пообещайте. Они кивают.
Я помню, как наблюдал за ними, пока они смеялись и играли как настоящие дети — это был тот золотой час, когда разбудить Мёртвых можно было улыбкой и красивыми картинками. Я помню, как тогда из их ртов вылетали длинные предложения.
«Это наш друг», — сказала Джоанна, знакомя меня с одним из ребятишек аэропорта. Я встречался с ним сто раз и сто раз забывал этого мальчика, угольная кожа которого начала коричневеть.
«Он ещё не помнит, как его зовут, но он уходит, чтобы вспомнить».
Я посчитал количество слогов в этих предложениях и сказал Джоанне, что это её новый рекорд. Я помню это, потому что она больше этот рекорд не побила.
— Голодная, — говорит она, щёлкая зубами. Я захлопываю дверь.
* * *
Эйбрам чувствует, что я стою в дверях кабины, и просыпается. Его лицо — лицо Перри — отражается в грязном зеркале, и я вспоминаю Перри в белой униформе пилота, заляпанной кровью, и самолёт, мчащийся к земле.
«Это же не твои воспоминания, так ведь?» — спрашиваю я у него будто в сне, хотя это совсем не сон.
«Нет, — отвечает он. — Это твои».
— Чего надо? — шепчет Эйбрам, возвращая меня из прошлого к настоящему. Второй пилот Эйбрама спит у окна, по её подбородку течёт слюна.
— Куда…
— Тише, — шипит он, показывая пальцем на Спраут.
— Прости, — говорю я с той же громкостью. Он скептически смотрит на меня.
— Прости, — едва слышно шепчу я.
— Господи, — вздыхает он. — Ты точно тупой, как зомби. Он переключает внимание на дочь.
— Она не спала два дня. Иногда она очень долго не спит и начинает плакать, как будто ей больно от усталости, но всё равно не засыпает. Не знаю… — он качает головой и снова смотрит на меня. — Так, что ты хотел?
— Куда мы летим?
Он снова поворачивается к ветровому стеклу, к бесконечному пространству синего и белого.
— В Канаду.
— Почему в Канаду?
— Они заразились позже нас. Наверняка, у них ещё есть мясо на костях.
Я киваю. С логикой не поспоришь, но всё-таки мне что-то не нравится. Я думал, что мы ищем запятнанные обломки Америки, чтобы каким-то образом освободить их, не бросить гнить. Конечно, политические линии мира размыло дождём, но пересечение границы похоже на дезертирство.
— Однажды я видела канадские кости, — говорит Джули, и я выглядываю из кабины. Она всё ещё сидит на своём месте, слегка приоткрыв глаза. — Они не выглядели такими уж мясистыми, а это было почти восемь лет назад.
— А у тебя какие идеи? — чуть громче шепчет Эйбрам. — Ты придумала что-то получше?
Джули открывает глаза и выпрямляется на сиденье.
— Может, Исландия?
— Исландия, — повторяет Эйбрам.
— Это остров. Одна из самых обособленных стран мира. Никогда не участвовала в войнах, полностью обеспечивает себя геотермальной энергией, там почти нет криминала. Если бы кто-то и пережил чуму, то это были бы они.
— Только они не выжили. Ни у кого не получилось. Последней заразившейся страной должна быть Швеция.
— Это просто слухи, — Джули волнуется всё больше. — Никто не получал новостей из-за моря несколько лет.
Моё беспокойство нарастает. Как далеко мы собираемся уехать в поисках противоядия от Аксиомы? Или наши планы уже меняются?
— Исландия в тысячах миль от нас, — говорит Эйбрам. — У нас нет ни спутниковой, ни радиосвязи. Мы окажемся на Северном полюсе или на дне Атлантического океана.
— Канада тоже далеко. Если ты можешь привезти нас в Канаду, то почему в Исландию не можешь?