— Чё за хрень, Джулез? — спрашивает Нора, взмахивая руками, как вопросительными знаками.

Видимо, Эйбрам опередил нас больше, чем на несколько минут, поскольку грузовая рампа опущена, а мотоцикл стоит внутри. Джули мотает головой — «не спрашивай», и заезжает внутрь. Я еду следом, и мы начинаем закреплять ремни.

— Мы подумали, что он хочет забрать самолёт, — говорит Нора, поднимаясь к нам вместе с М. — Я его чуть не пристрелила.

— Без него самолёт бесполезен, — бормочет Джули.

— Я бы выстрелила в ногу. Может, в член.

Четыре мощных двигателя оживают, наполняя грузовой отсек вихрями пыли.

Джули бьёт кулаком по кнопке закрытия двери.

— Так что же произошло? — спрашивает Нора, пока мы поднимаемся по лестнице на верхний ярус.

— Он… передумал, — потрясённая неуверенность в голосе Джули даёт Норе понять, что она больше ничего не добьётся.

* * *

Второй взлёт не такой мучительный, как первый. О том, что это не обычный рейс настоящей авиакомпании говорит только отсутствие привычных успокаивающих речей капитана. У нас даже есть стюардесса. Как только мы набираем высоту, по салону с подносом с кубиками карбтеина проходит Спраут.

— Хочешь перекусить? — спрашивает она у Норы, сидящей через ряд от нас.

— Нет, благодарю, — отвечает Нора.

М берёт один и вертит в руке, словно кубик Рубика, потом откусывает кусочек.

— Хочешь перекусить? — спрашивает у Джули Спраут. Джули берёт кубик.

— Спасибо, Спраут. Превосходный сервис.

— Меня папа послал. Джули смотрит на меня.

— Правда? Очень мило с его стороны.

— Я думаю, ему стыдно, — говорит Спраут. — За то, что ругался. Хочешь перекусить? — она подталкивает ко мне поднос.

Я беру кубик.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Она разворачивается и идёт дальше по проходу.

— Куда она идёт? — интересуется Джули. Потом я слышу звук открывающейся двери и голос Спраут из конца самолёта.

— Хотите перекусить?

Я вскакиваю на ноги, собираясь бежать…

— Пожалуйста.

Спраут, широко улыбаясь, появляется в проходе и несёт поднос как опытный профессионал. Она возвращается в кабину к обязанностям второго пилота.

Я сажусь на место. Джули кусает кубик.

— Что думаешь, Р? — она задумчиво жуёт. — Она может заниматься этим ещё несколько лет до колледжа, а потом получить учёную степень и уйти в архитектуру. Может, Джоанна и Алекс станут её учениками.

Я вглядываюсь в белоснежный лунный ландшафт моего кубика и чувствую укол голода, будто несколько сантиметров желудка проснулись. Я откусываю и жую, морщась от сухости и непонятного запаха, словно обед из четырёх блюд взбили в один смузи.

— Я знаю, — бормочет Джули. — Это не смешно. Я пожимаю плечами, продолжая жевать.

— Вроде бы смешно.

— Это шутки про мёртвых детей.

Я слышу в её голосе нотку, которая заставляет меня перестать жевать. Я слышал её ещё тогда в доме. Ил, поднявшийся со дна океана.

— Суровая оценка, — говорю я ей в затылок и прижимаю Джули носом к окну. — Думаешь, у них есть будущее?

Она молчит, вглядываясь в темноту.

— Думаю, есть. Просто мне хотелось бы, чтобы оно у их было не в таком мире.

— Может, так и будет, — отвечаю я, но я не могу говорить уверенно. Слова проходят сквозь неё и вылетают в окно как слабый призрак.

Она вытаскивает журнал из кармана перед собой и откидывается назад.

Разглядывает модель на обложке. Таких женщин на земле больше не найдёшь — причёсанная, накрашенная, холёная и подтянутая до такой степени, что в ней больше не узнать человека.

— Раньше я читала всё, что могла найти о старом мире, — говорит Джули, перелистывая хрупкие страницы. — Я изучала его, как мифологию. Мне всегда было интересно, какими бы были люди, которых я знала, если бы жизнь была просто кучей вариантов. Во что вы верите, какие у вас приоритеты, где вы живёте и чем занимаетесь… — она останавливается на Бродвейском мюзикле и горько улыбается. — Ты можешь представить себе эти варианты? Ты окружен облаком возможностей, которое ждёт твоего решения.

Она продолжает листать страницы. Рестораны. Фильмы. Музеи. Она останавливается на Университете Мичигана, и её улыбка исчезает.

— Мама выросла в этом мире, — она рассматривает пышные фотографии библиотек, арт-студий, истерически смеющихся дружеских компаний. — Она не была богатой, но жила до распада Америки. Она работала с палитрой, которую я не могу себе представить, — она пробегает пальцами по сморщенной бумаге и выцветшим чернилам. — У неё был этот мир. А потом она его потеряла… — её голос переходит в бормотание. — Это будет преследовать тебя вечно, да? Как можно это отпустить?