– Моя мама заболела и очень быстро умерла, когда я был совсем маленьким. Я не знаю, почему она умерла, и я ничего не помню о ней. Мой отец сошелся с какой-то женщиной, которую он встретил в баре неподалеку. Он перевез ее к нам, и она присматривала за мной, пока он перебивался случайными заработками. Большую часть времени он пил. Эта женщина говорила, что ненавидит меня, и если бы меня не было, они могли бы жить в Аризоне. Я не знаю, почему она так говорила. Ее звали Марла. Она могла ударить меня, чтобы выместить на мне свое раздражение, пока отца не было дома. Он бил и ее тоже, а после этого она била меня. Когда я дорос до того, чтобы идти в школу, я был все время грязным, голодным и избитым. Они знали, как сделать так, чтобы мои синяки не были заметны. Единственная настоящая еда, которую я ел тогда, это был бесплатный обед в школе. Я был ужасно тощим.

Я не могла поверить в то, что слышу. У него была почти такая же жизнь, как у меня. Меня не били, но я жила с теми же страхами, голодом и грязью.

– Я помню, как моя мачеха взяла сигарету и обожгла мне ладонь, когда я разозлил ее. Я мог находиться в ванной в тот момент, когда она была нужна ей, и этого было достаточно, чтобы она начала меня отчитывать. Потом вечером она могла сказать моему отцу, что я плохо себя вел, и он запоминал это для пятничного наказания. Пятничные избиения были хуже всего. Они могли продлиться всю ночь в зависимости от того, сколько мой отец выпил. Он мог бить меня вешалкой или ремнем пока не устанет рука, потом он отдыхал и начинал снова. Когда после этого я приходил в школу, учитель был недоволен мной, потому что я не мог держать ручку. Мои руки меня не слушались. На них до сих пор заметны шрамы.

Он поднес руки к моему лицу, и я села так, чтобы на них упал свет. На его ладонях были едва заметные круглые неровные отметины. Я видела их несколько раз, но никогда и подумать не могла, каким образом они появились. Я поцеловала каждую из них. Мой бедный. Я не хотела ничего говорить, только бы он продолжал рассказывать то, что должен был рассказать.

– Когда в школе заметили мои ожоги и начали расспрашивать о них, я наконец-то набрался храбрости и рассказал, откуда они взялись. Меня забрали в Службу опеки и попечительства и в итоге отдали на усыновление. Мой отец никогда не приходил, чтобы забрать меня. Он ни разу не явился в суд, чтобы побороться за меня, и я никогда больше о нем не слышал. Я не знаю, как сложилась его жизнь или жизнь Марлы. Я думаю, она была беременна, когда я ушел, но я не знаю, родился у нее ребенок или нет.

Он замолчал, по его щекам катились слезы.

– Скажи что-нибудь, Прюденс.

В животе все как будто сжалось в комок. Как он смог пережить такие страдания и справиться с этим?

– Это не укладывается в голове, Алекс.
– Слезы катились по моим щекам. Я понимала его боль. – Я чувствовала, что у нас больше общего, чем нам обоим казалось. Может это нас и сблизило?

– Ты расстроилась, что я тебе не рассказал раньше? – Он прижался ближе, и я обвила ноги вокруг его талии.

– Я не понимаю, почему ты не рассказал мне раньше. Я жила почти такой же жизнью и не побоялась рассказать тебе самые ужасные моменты, через которые прошла. Если бы я знала, что ты прошел почти через то же самое, я смогла бы быть более открытой. Ты мог рассказать мне об этом много раз. Почему сейчас?

– Иногда я думал об этом. Сама понимаешь, я ведь никогда не был близок ни с кем до тебя, Прюденс. Мне не хотелось проговориться кому-то о своем темном прошлом. Ты и Марк, двое людей в моей жизни, которым я могу доверять. Я знаю, что должен был рассказать тебе раньше, но я не хотел разрушить в твоих глазах образ сильного и влиятельного сенатора. Я не хотел, чтобы ты видела меня слабым и уязвимым. Я хочу оберегать, а не заставлять тебя опекать меня. Когда твоя бабушка попросила меня поехать за тобой и забрать у твоей мамы, я почувствовал, что должен помочь. Меня взволновало то, как ты жила. А еще я не хотел, чтобы ты ушла от меня из-за того, что я не тот, за кого себя выдаю.

Я прижала его к себе. Я хотела только одного, чтобы ему стало легче.

– Я бы не сбежала, ни в коем случае. Как ты стал Конрадом?

– Они были моими опекунами два года. Я так им обязан. Они вложили много сил и времени в заботу обо мне. Три раза в неделю они водили меня на терапию. Меня определили в католическую школу, и я стал католиком, как и они. Я любил их так же сильно, как и они меня. С ними у меня было чудесное детство, и я не променял бы его ни за что на свете. Я не хочу, чтобы что-либо из моего прошлого вышло наружу. Я не знаю, где мой отец или Марла, и есть ли у них дети. Я никогда не хотел найти их, потому что мне все равно. То, как они поступали со мной, было чудовищно, ни один ребенок не заслуживает такой жизни. Я надолго выбросил их из головы, но не навсегда. Все вернулось, когда я стоял на сцене.

– Как это можно сохранить в тайне, когда ты станешь президентом?

– Я молюсь, чтобы ничего не стало известно. Это не вылезло наружу, когда я баллотировался в сенат, и я надеюсь, что все так и останется тайной.

Алекс был прав. Ничего негативного о нем не было, когда я работала над его кампанией.

– Ты когда-нибудь рассказывал об этом Стелле или Джейд?

– Нет, никому, кроме тебя. Я думал о том, чтобы рассказать Марку, но решил это сделать, только если что-нибудь станет известно. Не хочу его расстраивать. Сейчас не подходящее время. Ты единственная, кому я могу доверять, Прюденс.

Я приблизила его лицо к своему. Я так сильно люблю его и не могу представить, через что он прошел.

– Ох, Алекс, мне так жаль. Плохо, что такой хороший день закончился так грустно. Тебе нужно было раньше мне все рассказать.

Мы лежали, обняв друг друга в темноте наших секретов, и я была даже ближе к нему в этот момент. Он оставался моим Алексом, несмотря ни на что. Хотя он и сказал мне, что родился другим человеком, для меня он был тот же Алекс с тем же сердцем и той же душой.