В тот же день Менжинский и Артузов вновь допрашивали Роменского.

— Причин ареста не знаю. По делу Губского ничего не могу показать. Из знакомых женщин есть только Елена Осиповна, с которой познакомился в Петрограде в 1916 году, но с июля месяца потерял ее из виду.

— И знакомство, вероятно, произошло на музыкальной почве? — спросил Менжинский.

— Нет, не совсем так, — улыбаясь, ответил Роменский. — Меня познакомил с ней человек далекий от музыки, Погорельский.

— Да, кстати, о музыке, Роменский. С кем вы были на концерте Кусевицкого в саду «Эрмитаж»?

Улыбка сползла с лица Роменского. Он снова стал замкнутым и сосредоточенным. Отведя в сторону наглый взгляд своих мутноватых глаз, Роменский угрюмо сказал:

— Опять ловите, гражданин Менжинский. Тогда на концерте я был один. Народу в саду было много. Можно сказать, что с каждым встречался. Но я был один и, насколько помню, ни с кем даже не разговаривал.

Последующие допросы не дали ничего нового.

В разоблачении Роменского, как и Миллера, большую роль сыграл Горячий — Кудеяр. Он сообщил, что Роменский написал на волю записку. Ее должен вынести из тюрьмы один освобождаемый, который сумел войти в доверие к Роменскому.

В тот же день записки — их оказалось не одна, а две — были в руках Особого отдела.

В первой записке, адресованной Елене Осиповне, Роменский писал:

Содержание второй записки:

Через несколько дней В. Р. Менжинский и А. Х. Артузов докладывали Дзержинскому:

— После долгого допроса пришлось прибегнуть к очной ставке, на которой наконец Роменский согласился давать чистосердечные показания на условиях, что ему будет сохранена жизнь, а его показания не будут публиковаться.

Когда Роменскому было сообщено ваше согласие на эти условия, он показал, что шпионские сведения он, Роменский, получал от члена Военно-законодательного совета бывшего генерала Вальковского, а также некоего Абрамова. Миллер на допросе 12 октября также подтвердил, что Абрамов занимался шпионажем.

Абрамов до революции работал помощником начальника железной дороги на Севере, был груб и дерзок о рабочими, даже собственноручно избивал их, и в феврале рабочими был с позором удален с дороги. После Октября работал в Комиссариате путей сообщения и затем Троцким был назначен на ответственный пост.

Когда назвали фамилию Абрамова, молчавший до сих пор Дзержинский не выдержал.

— Можно было поверить, что он избивал рабочих, но предположить, что он станет деникинским шпионом?! Хотя, что тут особенного: кто служил русскому капиталу, тот может служить и английскому. Кто рекомендовал Абрамова в партию?

— Служащий школы маскировки Сучков, — ответил Артузов.

— Одна шайка. Втерся в партию, чтобы легче было нам вредить, — с гневом проговорил Феликс Эдмундович. После небольшой паузы попросил Менжинского продолжать рассказ о допросе Роменского.

— Вместе с Роменским, — докладывал Вячеслав Рудольфович, — в Военно-законодательном совете работал генерал Бабиков. В августе этот Бабиков стал работать помощником управляющего долами Реввоенсовета. Роменский показал, что в августе он сказал Бабикову о возможности выступления, на что Бабиков ответил: «Было бы безумием это делать». Однако это не помешало Бабикову в августе того же года передать Роменскому сведения о Красной Армии, которые были внесены в сводку Щепкина. Собранные шпионские сведения Роменский передавал Тихомирову.

— Что показал Роменский о Тихомирове? — осведомился Дзержинский.

— Восьмого октября…

— Это накануне ареста Роменского? — спросил Дзержинский.

— Да, накануне к Роменскому на Новинский бульвар, десять приезжал неизвестный ему бывший офицер Снесаренко и сообщил, что приехал от Тихомирова, который сегодня, восьмого октября, в два часа дня будет находиться на платформе станции Вешняки. Снесаренко приезжал к Роменскому с просьбой собрать денег для Стогова, который находится в трудном положении.

— Значит, жив курилка? — спросил Дзержинский.

— Жив, — отозвался Артузов. — После побега Стогов скрывается на станции Сходня под именем Семенова Андрея Ивановича.

— Что нового показал Роменский о переходе фронта? — вновь спросил Дзержинский.

Артузов и Менжинский видели, что Феликс Эдмундович торопится, и постарались сжато изложить суть, главное из показаний Роменского.

— О переходе фронта. Подтверждает все, что говорил своему доверенному в тюрьме, советуя уйти ему за линию фронта. Герц познакомила Роменского с мужем, Владимиром Аполлинарьевичем, который командует полком на тульском участке. Когда начался разгром организации, Роменский собрался бежать через фронт к Деникину. Герц, который знал об организации, должен был дать Роменскому документ красноармейца и помочь перейти линию фронта.