Тут холодное спокойствие покинуло Ольгу. Сейчас целительница была бы и рада выйти и сообщить радость селянам, вот только ноги отказывались слушать её. Как только операция была закончена, она приземлилась на стул и сидела так уже минут десять, не находя в себе силы встать, пыталась унять дрожь в руках и коленях. Сейчас ей хотелось больше всего подойти к Асе, обнять ее и заплакать навзрыд.

Она студентка всего лишь третьего курса. И у них только начали преподавать серьезные вещи, а она уже успела вырезать аппендицит и даже сделать кесарево сечение. И не в какой-нибудь клинике, или стерильной операционной, а в обычной деревенской избе, можно сказать "на коленке"! Ведь могла допустить роковую ошибку, занести инфекцию, или сделала надрез не там, где нужно, тогда роженица через пару дней умрет от внутреннего кровотечения. Да она вообще не хотела становиться хирургом! И ей не хотелось открывать собственное кладбище. И на врача она пошла учиться исключительно из-за истории со своим отцом.

Когда отец заболел, его лечащий врач долгое время не мог поставить ему верный диагноз. Сначала говорил, что у него хроническая простуда, остеохондроз и еще что-то в этом духе. Оказалось, это был рак и если бы диагноз был поставлен вовремя и правильно...

Несколько лет Ольга ненавидела врачей, потом, осознав важность этой профессии и не всегда добросовестный к ней подход, решила сама стать врачом-терапевтом и спасать, а не калечить людей. К тому же, хотелось доказать отчиму, что она не какая-то разнеженная Барби.

Да, она трусиха, но признаться в этом может только одному человеку - себе. Для всех остальных, она сейчас не может быть слабой и хрупкой.

Пересмысл только моргал и чесал лысину, идиот! А как еще охарактеризовать того, кто дожил до почтенных седин, а в медицине, кроме того, как галлюциногенные грибы жрать, знает столько, сколько не очень старательная медсестра. А Ольга, дуреха, думала - Пересмысл знает, что делать. Надеялась на это. Ведун же только и мог помогать ей, если потребуется, но напрочь отказывался брать в руки скальпель или иглу.

Да это не скальпель даже, а просто маленькие овощной нож, заточенный до бритвенной остроты. Раз уж на то пошло, ей пора обзаводиться профессиональным инструментом. Специально изготовленным для того, чтобы оперировать людей, а не чистить картошку с репой.

В дверь постучали как раз в тот момент, когда Ольга готова была расплакаться и послать всех к чертям собачьим. Ей сейчас безумно хотелось домой, к маме и даже к отчиму, убраться отсюда, снова стать простой и беззаботной студенткой.

В дверь постучали снова, теперь более громко и настойчиво. Целительница встала и на подгибающихся ногах подошла к двери и открыла. За дверью ее поджидал староста Зоран. Он был бледен и чем-то встревожен.

– Гномы пришли.
– сказал он не отводя и от Ольги взгляда.
– Это Хедвига, жена тана гномов,

Сначала лекарша не поверила своим ушам, но увидев серьезное лицо старосты, поняла, что все это не шутки.

– Хорошо, пусть принесут ей вещи. Здесь ей задержаться придётся. Родилась двойня, нужна кормилица что ли, мамка их вряд ли сегодня проснётся, - произнесла Ольга и присела на порог, стоять сил абсолютно не осталось.

Зоран Горыныч молчал некоторое время и покусывал свои тонкие потрескавшиеся губы. А затем всё-таки решился и произнес:

– Они за ее головой пришли, - выпалил он на одном дыхании, словно хотел избавиться от тяжких слов.

Зоран говорил серьезно и похоже шутить не собирался. Навис над сидевшей на пороге избы Ольгой, словно туча над лесом в погожий денёк. Она чувствовала над ухом его прерывистое дыхание, но просто так не собиралась уступать. Да это какой-то бред! Потратить столько сил и нервов на то, чтобы спасти гномов, и нате: отдай их на расправу ошалелым дикарям из её же народа.

– Что?
– произнесла Ольга, поперхнувшись воздухом и привстав.

Зоран уточнил:

– У них не принято, чтобы детям рождаться помогали. Дети, которых кроме матери первым увидел не отец, осквернены.

– Что за бред собачий? Они на самом деле дикари?
– возмутилась лекарша. Неужели она зря так рисковала, чтобы спасти жизни этих малышей.

– Я бы не был так скор на язык, Хельга, - предостерег староста Ольгу.
– Тан Аин, сын Яхнта, не стерпит таких слов.

– Так что, ее муж ещё и титулованная задница? Вот повезло!

– Я же прошу тебя, не выражайся так о Аине Яхнте -.навлечешь беду!
– снова повторил свои предостережения староста росомах, обернувшись посмотреть не услышал ли кто.
– У гномов не только жестокие и жесткие традиции, но и к тому же они весьма злопамятны. Шуток гномы не понимают и иногда воспринимают все, как личную кровную обиду. Бывали случаи, когда правнуки мстили деревням, за обиды, причиненные еще их прадедам. Притом, этой обидой могло быть когда-то неосторожно сказанное слово.