Увидев перемену, Пол становится смелее. Мы описываем более и более широкие круги. Моя длинная юбка развевается вокруг меня, я смеюсь от радости и меня награждает его улыбка. Как будто все мое тело понимает, какое движение он сделает в следующее мгновение, и мы увлеченно танцуем только ради удовольствия от танца. Рука Пола напрягается у меня на спине, прижимает меня ближе...

И песня заканчивается. Мы дергаемся и останавливаемся, и музыка пропадает. Остается только шипение.

Несколько секунд мы еще стоим в танцевальной позе, которая превратилась в объятия. Потом Пол отпускает меня и делает шаг назад.

— Вы великолепно танцуете, Ваше Императорское Высочество.

— Благодарю вас, Марков.

Так должна вести себя принцесса? Уйти от партнера по танцу и даже не оглянуться? Я надеюсь, что да. Я сажусь за свой стол, притворяясь, что могу читать письма, разложенные передо мной, что каждая частичка меня не ощущает присутствие Пола, опять стоящего на страже у двери.

То, как он танцует со мной, смотрит на меня, я должна это понять. Что произошло между Маргарет из этого измерения и Лейтенантом Марковым?

В тот вечер, пока я жду, что появятся служанки и приготовят меня к балу, я копаюсь в вещах Великой Княжны Маргариты, в поисках любовных писем, дневника, чего-нибудь. Увидев папку с рисунками, мое сердце переворачивается. Она тоже художница! Я бы все отдала сейчас за свои масляные краски.

Но эта Маргарет не пишет маслом, она — графист.

Карандаши и уголь — вот её инструменты, которые я обнаружила в маленьком кожаном чехле. Мой собственный огромный интерес с цвету и глубине не отражен в её работах, вместо этого она увлечена деталями, точностью. И всё же я узнаю в её работах некоторые фрагменты, как свои собственные.

Вот Питер, читающий книгу, его брови завороженно приподняты, Катя, так сильно пытающаяся выглядеть по-взрослому, что это кажется нелепым...

И, Пол.

Сидя на вышитом ковре у себя в спальне, я переворачиваю листы бумаги и вижу два, три и даже больше набросков Пола Маркова. Вспомнив его разрезанный портрет, я чувствую, прилив стыда, не только из-за того, что уничтожила свою работу, потому что я верила в то, что было неправдой, но и потому, что я не смогла поймать его характер на картине. Мой портрет не сравнится с портретом этой Маргарет — она очень хороша.

Она поймала что-то почти неощутимое в его портрете в профиль, то чувство предназначения, которое Пол излучает каждую секунду, не важно, насколько это обычно для него. Этот набросок изображает Пола, стоящего во внимании, его плечи нарисованы с любящим сниманием к деталям, что говорит мне о том, что она замечает то, как форма облегает его тело, как он двигается.

Наконец, я поднимаю рисунок, на котором изображена Пасхальная комната. Я не знаю, добровольно ли Пол позировал для остальных, но для этого он точно не позировал. В портретах, написанных по памяти, есть что-то более мягкое, одновременно более страстное и неуверенное. Она поймала легкий наклон его головы, означающий, что он внимательно наблюдает, штормовой оттенок его глаз. Позади него нарисованы яйца Фаберже, больше похожие на тени хотя я вижу, что она нарисовала несколько деталей, намек на эмаль в одном, искру света на другом.

Я пытаюсь рассмотреть их, а не то, как она нарисовала Пола, смотрящего прямо на художника с выражением, показывающем в равной мере боль и надежду.

Он смотрит на меня. Всегда, всегда смотрит на меня.

Я быстро складываю рисунки, разбросанные у меня на коленях, и вставляю их обратно в папку. Карандаши и уголь остаются, но, пока я здесь — никаких портретов, думаю я. Может быть, пришла пора попробовать пейзажи для разнообразия.

Что за черт, думаю я. Если я застряну в этом измерении, то смогу быть тем, кто изобретет абстрактное искусство.

Но я не застряну здесь. Нет. Если всё остальное не удастся, папа сможет меня спасти. Я должна в это верить.

Если я здесь не застряну, мне не придется снова и снова спрашивать себя, что за чувство заставило эту Маргарет снова и снова рисовать Пола. То, что она видела в нем позволило ей поймать его душу более полно, чем когда-либо удавалось мне.

Или думать о том, что душа Полка кажется всё такой же.

Мои служанки превзошли сами себя в приготовлениях к балу. Моё сегодняшнее платье — чистое серебро, шелк, вышивка, бусины, пришитые вдоль глубокого квадратного выреза, на манжетах и подоле. Они снова помещают рубиновую тиару мне в волосы, закрепляют бриллиантовые серьги, такие тяжелые, что я не могу представить, как смогу проходить в них весь вечер. Моё отражение в зеркале поражает меня.

Почему я так выгляжу в измерении, где нет камер на телефоне? Думаю, я в отчаянии, поворачиваясь то одним боком, то другим. Я бы делала селфи целый час, и это были бы единственные фотографии, которые я использовала бы до конца жизни.

Но выходя из своей комнаты, я вижу свое истинное отражение в глазах Пола.

Он резко вдыхает, потом говорит почти шепотом:

— Миледи.

— Лейтенант Марков, — даже несмотря на то, что я знаю, что он должен проводить меня на бал, это всё что я могу сделать, чтобы не протянуть к нему руки и не пригласить на следующий танец.