Быстро они все организовали и основательно, но ведь это армия, в СА Александр уже попадал под подобную "разборку", дело было о хищении драгметаллов из РЭА... Нет он не взял тогда ничего не такой человек, но проконсультировал на правах радиолюбителя "золотоискателей", и в ходе расследования этот неприятный факт неожиданно всплыл.

Раз сигнал получен, то разбирательство себя ждать долго не заставит, обвинение в трусости отдельного взвода позорным пятном ложится на весь полк, здесь в начале 19-го века к таким значительным "мелочам" относятся весьма серьезно. Пункты обвинения были следующие: 1.Унтер-офицер струсил сам и бежал от противника, увлекая за собой остальных нижних чинов взвода. 2.Спасая свою жизнь вышеупомянутый лег в бою на землю, и в усугубление проступка заставил последовать своему примеру подчиненных. 3.На позиции по приказу унтер-офицера были построены не предусмотренные уставом и наставлениями укрепления, сильно подрывающие боевой дух вверенных ему людей. Это основные, "базовые" - вокруг которых и разгорелся сыр-бор, там еще много чего было вплоть до заговора с целью свержения его величества государя императора. Но полковник Ермолов, надо отдать ему должное, явно бредовые обвинения отмел сразу и более к ним не возвращались. И в самом деле, какой еще заговор в провинциальном Засранске, где полк до этого времени прозябал столько времени? Да оттуда семь лет скачи и до столицы не доберешься ни за что, а нижние чина царя в лучшем случае видели на стилизованных портретах в канцелярии, только и знают о нем, что он тезка их унтера - оба Александры. Обвинения в нарушении установленной формы одежды тоже никто к сведению не принял, поскольку в полевых условиях ее нарушали все подряд без исключения. Полковник егерей ходил в кавказской бурке, что поделать - ревматизм у него застарелый приобретенный в походах, а главный артиллерист щеголял в мундире явно неуставного образца на французский манер - любил Алексей Петрович Ермолов красивые вещи, была у него такая маленькая слабость. Поэтому казнить унтера за панаму, сапоги и пуговицы не стали, сочтя это обстоятельство несущественным и не заслуживающим внимания.

– Ваше превосходительство, справедливо ли обвинять нашего унтер-офицера, что он не доложил по форме назначенному вами на батарею офицеру?
– за адвоката добровольно выступал старый друг, штабс-капитан Денисов и это внушало определенную надежду.

Александр молчал и прекрасно, а то бы такого он тут наговорил, точно на три смертных приговора сразу бы потянуло, да еще бы и друзей-товарищей подставил. Слишком многое для уроженца ХХ века на этой войне проходило по разряду "дремучий идиотизм", а кое-что и вовсе попало в графу "предательство" или "вредительство" - как уж посмотреть. Стремление местных военачальников подставлять личный состав под огонь врага например, или запрет на передвижение лежа как раз из этого списка. Да тут вообще каждого, кто пытается укрыться от огня считают трусом!

– А как же устав?
– не выдержал один из артиллерийских офицеров, прибывших для разбирательства дела вместе с Ермоловым.

– Не держись устава яко глухой стены!
– на память процитировал штабс-капитан известное изречение царя-рефоматора, и продолжил наступление, -Он его в тот день в первые в жизни увидел, и господин офицер не соизволил даже представится нижним чинам! Откуда мой унтер знает, кто это такой пришел к ним? Может француз-лазутчик в нашем мундире разъезжает по позициям и сведения собирает?

Ловок Иван Федорович, умело построил защиту по этому пункту, ведь и в самом деле всю войну ходили слухи о вездесущих вражеских шпионах, правда ни одного так и не поймали. И байка была из разряда охотничьих историй, что якобы в Изюмский или Сумский гусарский полк прибыл из штаба незнакомый офицер в чине подполковника и куда-то гусар погнал в неведомые дали. Якобы переводил на новое место стоянки, для такой работы иногда привлекали штабных офицеров, так как остальные если и разбирались в картах, то только в тех, чге "черви, и, туз...". По дороге один из наблюдательных денщиков, они шельмы до таких вещей глазастые, приметил, что лошадь у этого субъекта страной масти, в штабе таких сроду не держали, там специально подбирали для себя вороных. Нижний чин поделился своими соображениями и опасениями с начальством... На привале решили обер-офицеры гусар разобраться с "подполковником", расспросить его хорошенько и проверить. Только они к нему, а "их превосходительства" уже и след простыл, словно и не было вовсе. Таким образом, и это обвинение отбросили, осталось невыполнение приказа о срытии укреплений, но тут штабс-капитан сослался на нехватку времени и добавил, что уже следующим утром, он на правах командира роты отменил распоряжение артиллерийского поручика.

Обвинения в наглости. непочтительности и прочие подобные, в доносе их было много, офицеры всерьез рассматривать не стали, все понимали, что робкому и забитому унтер-офицеру нельзя поручить самостоятельно действовать в бою, следовательно, он обязательно должен быть "наглым" хоть и не всем это пришлось по душе. Солдат не лакей - "чего изволите", по крайней мере, на войне, в мирное время все по-другому.

По прежнему на Александре висят гирей первые три пункта, из которых каждый по сути тянет на тяжкий приговор, что же предпримет штабс-капитан Денисов, чтобы выгородить сослуживца и товарища?

Судя по всему дело обстояло так, артиллеристы обвиняли Александра ссылаясь на новый устав, а свои егеря защищали его ссылаясь отчасти на все тот же устав и на различные, ранее изданные наставления.

Ермолов лишь пока хранил задумчивое молчание и в прения не вступал, мужик он хороший, достаточно на него раз взглянуть, так сразу поймешь - это Мужик с большой буквы... Но к великому сожалению, в данный момент у будущего знаменитого генерала зуб на всю пехоту высотой с Эверест. В сражении под Аустерлицем, вследствие преждевременного отступление пехотного прикрытия, Ермолов потерял все свои пушки и даже сам угодил в плен, такое поражение забыть трудно.

Вот, что он вспоминал в мемуарах об этом моменте: 'Потеря наша наиболее умножилась, когда войска стеснились у канала чрезвычайно топкого, на котором мало было мостов, а иначе, как по мосту, перейти через оный было невозможно. Здесь бегущая конница наша бросилась вброд и потопила много людей и лошадей, а я, оставленный полками, при коих я находился, остановил свою батарею, предполагая своим действием оной удержать преследующую нас конницу. Первые орудия, которые я мог освободить от подавляющей их собственной кавалерии, сделав несколько выстрелов, были взяты, люди переколоты, а я достался в плен.' Ермолов был освобожден полковником Елисаветградского гусарского полка, который во главе нескольких драгун Харьковского полка отбил у нападавших храброго офицера. В этой фразе нет ошибки - гусарский полковник действительно скакал с несколькими драгунами. Рядом с полковником не осталось ни одного человека из его полка, 'по чему судить должно о беспорядке' - замечает Ермолов.

В артиллерийской бригаде было принято 13-е егерский чуть ли не в глаза именовать не то "вшивой", не "паршивой" пехотой. Совершенно несправедливо, там в Австрии были совсем другие полки... Офицеров-егерей тоже не жаловали, исключение было сделано только для полковника, ветерана суворовских походов, ему сочувствовали - под старость и таким сбродом командовать поручили, не ценит государь верных слуг, совсем не ценит.

– Позвольте господа, ведь факт мы установили, они все до одного соизволили лечь под огнем на землю во время боя!
– напирал артиллерист, ничего удивительного, еще почти целый век в залегшем на землю солдате военные авторитеты будут видеть только труса. Тяжелое и почти "железное" обвинение для нижнего чина, по мысли местных военных даже пригибаться, уклоняясь от пуль нельзя, это признак малодушия и трусости.