Шрифт:
Слава Монтегюса длилась до самой Первой мировой войны – почти 13 лет. Он приобрел огромную аудиторию. Со своими песнями он выступал на социалистических митингах. В Сен-Дени висело объявление, где было сказано: «Этот шансонье вызывает бунты и волнения в армии». Военнослужащим было официально запрещено присутствовать на его выступлениях. Рабочие до отказа заполняли парижские залы и, расходясь, напевали песни Монтегюса, направленные против генералов, фабрикантов и домовладельцев. [46]
46
Валентин Катаев в своих парижских путевых заметках пишет о Монтегюсе как-то глухо, доверяясь собеседнику который отказался продолжать разговор. Монтегюса слушал как шансонье и беседовал с ним В. И. Ленин.
Все названные выше поэты в какой-то степени были учениками почти забытого в наше время Десожъе, жившего ещё в конце XVIII века. Этот певец был знаменит своими песнями, которые исполнял сам в противоположность своему молодому современнику Беранже.
Бальзак высоко оценил творчество Десожье и сказал о нём так: «Его имя означает песню».
Меня просили процитировать несколько куплетов. Думаю, что внимания заслуживают такие из них. Вот куплет из песни Пьера Дюпона «Хлеб», написанной в 1870 году:
Народ не спрячешь за решеткуи не отправишь к палачу,когда раскалывает глоткукрик естества: «Я есть хочу!»А вот ударные строки Фесто, так он понимал назначение песни:
Поэты улицы, облагородьте стих!Пропойте песню королям, как равным,скажите в ней, как тяжело бесправным.Поэты улицы, вы здесь среди своих!А вот что говорит Бувье о значении уличной песни:
Мы помним, в девяносто третьемпод «Марсельезу» деды шли,чтоб ненавистную столетьямснести Бастилию с земли.Реванш – господствующая тема в творчестве многих народных певцов после поражения Коммуны.
Клеман в 1903 году пишет:
Так думайте же о реванше,к нему готовьтесь, бедняки…Завершает он песню восклицанием:
Когда всё кончится великойреспубликою трудовой?!Приведу строфу из «Марианны» Суэтра, которую распевали коммунары на баррикадах:
Кто такая Марианна?Марианна – это, как ни странно,Франция!Иди же, Марианна!Пусть будет враг разбит.Буди (уже не рано!)того, кто спит.Приведу также строфу из «Карманьолы», которая интересна тем, что автора не имеет. Она полностью стала народной, хотя, вероятно, какие-то начальные строки имели своего автора-шансонье. «Карманьола», живя в народе, всегда сохраняла свой припев, но в зависимости от эпохи видоизменяла свое содержание.
Например, в 1789 году строки «Карманьолы» звучали так:
Станцуем «Карманьолу».Да здравствует она.Станцуем «Карманьолу».Да здравствует война!«Карманьола» 1889 года звучит так:
Властелином станет труд —равенство наступит.А вот отрывок из песенки неведомого автора, которую в нашем фильме могли бы исполнять во время своего марша по дорогам Франции Пьер и Кассоре:
В бой, вперёд, и фабрики, и доки,в бой смелее, шахты, рудники,все те, кого буржуи-паукидержали в нищете жестокой!Меня спрашивают, как проходили чаще всего выступления. Вот, например, на эстраде маленького шахтерского кабачка установлен ящик, на ящике стоит певец, аккордеонист сидит на стуле, а третий товарищ ходит по скамьям с пачкой нот и продаёт тексты и ноты куплетов, а зал бурно, очень бурно и живо реагирует на выступления шансонье. Обращаю ваше внимание на то, что всю эту атмосферу успел застать Владимир Ильич Ленин в Париже. Владимир Ильич слушал Монтегюса и, несомненно, живо представлял себе в эти минуты Родину, Россию, соотносил события истории российской и истории французской. Вот, скажем, песня Монтегюса «Привет, привет вам, солдаты 17-го полка!». Этот полк отказался стрелять в народ. В дни Великого Октября армия и народ сольются в единое целое. В этом была победа! Юнкера и казаки – малость на этом фоне. Эстетическое начало у Ленина неразрывно в восприятии соединялось с началом политическим.
Была дорога Ильичу и песня Монтегюса, высмеивающая социалистических депутатов, предававших в парламенте народную свободу.
Ленин радовался искренности и непосредственности восприятия жителями рабочих окраин, предместий Парижа. Ему нравилось растворяться в рабочей массе. Французской? Да, конечно, французской. И тут обратите внимание на два момента: во-первых, Ильич чувствовал, что он уже слился с парижской жизнью, уже начал её постигать. Во-вторых, он в такие мгновения особенно глубоко ощущал интернациональный характер марксизма, учения, которому был предан до конца. И, наконец, в-третьих (а мы уже об этом говорили несколько выше и в ином плане), он и в эти минуты не забывал о России.