– Михаил Федорович, – спросил я однажды Ткача, – народ у нас неплохой в колхозе, но вот вы лично больше хвалите или ругаете людей?

И услышал в ответ:

– Ни одного человека не оскорбил, но и ни одного дурного проступка не оставил без внимания. Требовательность, она, брат, растит людей.

– И доброта, – решил я добавить, зная это чувство души его. Он улыбнувшись, поправил меня:

– Требовательная доброта.

И не случайно: многие из тех, кто работал под началом Ткача, прошел его школу, стали умелыми руководителями. Иван Воловник – председатель колхоза в том же районе. Алексей Черницкий – в соседнем. Иван Мотля – председатель районного птицеобъединения. Леонид Сухомлинов – главный агроном областного управления; – в первый год работы с Ткачом пять раз заявление на уход подавал, а когда расставались, благодарил от всей души.

Понял, как уже говорилось, отцовские принципы и Валерий. Понял и по-настоящему стал гордиться отцом. Именно в эту пору он, взрослый парень, снял украдкой отцовский костюм с наградами и сфотографировался в нем. Узнав об этом, отец засмеялся:

– Может и заботы мои примеришь?

– У меня и своих полно, – ответил сын. – А вот как при награде выглядеть буду, ждать, видно, долго, если даже, что положено, отбираешь.

Как специалисту, Валерию полагался транспорт. Отец, однако, тянул с решением этого вопроса. Пришлось написать заявление в правление колхоза. Выделили мотоцикл. Правда, старенький. На свои деньги отремонтировал его парень, привел в надлежащий вид. А тут как раз бригадир один обратился к председателю с такой же просьбой. Ткач, конечно, вспомнил о мотоцикле сына…

Валерий горячился:

– Да ты, батя, авторитет мой на корню подрываешь.

– Чудак-человек! – смеялся отец. – Разве с этого конца авторитет зарабатывают? Вот мы в следующем году посевы кукурузы расширяем, закладываем прочную кормовую базу для животноводства. Взял бы да и возглавил это дело: создал безнарядное звено, людей подготовил, работу организовал. Показал бы и впрямь, что не зря ты сельскохозяйственную академию кончил.

Всю зиму занимался Валерий с будущими кукурузоводами, использовал каждый удобный случай.

В начале весны устроил ученикам своим нечто вроде экзамена. Отец решил поприсутствовать, да еще и друга – Петра Коваленко – с областной опытной станции прихватил.

Петра, известного в здешних краях специалиста по кукурузе, сразу же окружили члены звена. Пошел разговор о туках, семенах, новой агротехнике. Спор поднялся, да такой толковый, что председатель только крякал от удовольствия.

Лето выдалось не из легких – с жарой, градобоем. Валерий почернел от солнца и постоянных забот. Уже и не рад, наверно, что поддался на подначку отца.

– Ничего! Молодой – одолеешь, – успокаивал его Михаил Федорович. И успокаивался сам: нравилось ему, что тот понимает главное – служить земле с холодным сердцем нельзя. А коль так, то все у него будет в жизни. И успехи, и победы, и само собой награды.

Странно, но с годами Анатолия Михайловича Тужилкина, начальника крупнейшего на Горьковском автозаводе цеха, начало одолевать какое-то душевное смятение. Покидая вечерами свой неистово гремящий и ревущий ремонтно-механичеекий цех, шагая по залитому неоновым светом Октябрьскому проспекту, он вдруг ни с того ни с сего останавливался и задумывался, пристально вглядываясь то в всполохи электросварок, гуляющие под стеклянными крышами заводских корпусов, то в прямоугольные, современнейшей архитектуры многоэтапные коробки домов Соцгорода.

Он любил этот величественный индустриально-городской пейзаж. Любил, потому что сам, своими руками создавал его. Анатолий помнил, как в далекой юности, когда будущий гигант отечественного автомобилестроения еще лежал, свернутый в проектных листах и бумагах, он в числе многих парней и девчат из нижегородских сел и деревень пополнил ряды рабочего класса и им овладел восторг от сознания собственной причастности к великому делу индустриализации доселе тележной и санной Руси.

Но интересно устроен человек! Анатолий Тужилкин, сформировавшийся собственно на заводе, привязавшийся к городу и полюбивший его, хранил в глубине души все-таки память о родной приокской деревеньке. Эта память с годами стала обостряться, особенно после того как Михалыч поддался на уговоры домочадцев и переехал из рабочего поселка, где был у него домовито устроенный, со двором и огородом деревянный особнячок, в благоустроенную городскую квартиру. Ему почему-то казалось, что этим самым он порвал последнюю ниточку, которая связывала его, крестьянского сына, с матушкой-землей. Эта мысль работала в голове начальника цеха подспудно, неясно. И, наверное, поэтому одолевало его душу непонятное беспокойство, похожее вроде бы на смутное чувство вины. Но перед кем? Уж не перед оставленной ли в далекие двадцатые годы лесной деревенькой, в которой родился? Вероятнее всего, так оно и было.

– Будто долг за собой я чувствовал, – рассказывал мне в одну из встреч Анатолий Михайлович. – Поверь, неприятное чувство, – Тужилкин усмехнулся и добавил: – Так бы, может, и переживал я до конца дней своих, если б не это вот дело. Слушай-ка…

Началось все с телефонного звонка, раздавшегося однажды утром в кабинете начальника цеха.

– Кто кто? Иван Кондратьевич Кундик? Председатель колхоза «Заря»?.. Сейчас закажу вам пропуск. – Анатолий Михайлович опустил на рычаг трубку, подумал с удовлетворением: «Однако шустрый, видать, человек этот Кундик. Не успели еще и закрепить наш цех за его хозяйством, а он уже у ворот проходной».

Вообще-то отношение к подшефным у Тужилкина было сдержанным. Как-никак, он являлся начальником цеха и отвечал в первую очередь за свое производство. И потом, он не считал нормальным укоренившийся с некоторых пор стиль шефских отношений, при котором все сводилось к тому, что квалифицированные заводские рабочие и «итээровцы» использовались в деревне в основном как физическая сила – то на уборке картошки, то на погрузке, то еще на чем. «Однако с какой бы это стати Кундик пожаловал к нам? – подумал Тужилкин. – В это время обычно в деревне рабочие руки не требуются».