Услышав ответ, сделался любезен и предупредителен, открыл калитку и склонился в вежливом поклоне.

У крыльца уже ждал, приплясывая на морозе, Акимыч.

– Принесли! Принесли, родимые! Не зря я в вас верил! Вы проходите, я сейчас Петра Трофимыча приглашу, сейчас он спустится! Приказали вас в гостиной принимать!

Гостиная оказалась на удивление небольшой и уютной, без обязательных для купеческих домов горок с хрусталями и старинными тонкостенными бокалами. Дюжий купчина в синем сюртуке и расстегнутой до середины груди белой рубахе ворвался в гостиную. Крепко пожал руки магам и хищно навис над коробкой:

– Ага! Оно! И это оно!
– торжествующе басил он, бережно перебирая толстыми пальцами выцветшие конверты, в которых покачивались большие черные кругляши.

– Акимыч, а ну подключи мой ящик к электрической машинке!
– скомандовал хозяин дома, доставая один из кругляшей.

Бережно придерживая его за тонкие боковины, он опустил его на верхнюю крышку какого-то аппарата, стоявшего на низеньком боковом столике, и опустил сверху изогнутый рычаг. Раздалось тихое потрескивание, а потом странный, не то детский, не то женский голос запел:

– Облака-а, белогривые лоша-адки,

Облака-а, что вы мчитесь без оглядки!

Купец умильно смотрел на ящик, откуда доносилось пение, и задумчиво поглаживал густую бороду.

– Бабушка мне эту песенку пела. Рассказывала, что в доме у них такие вот штуки были, пластинки называются. Я и решил - расшибусь, а доченьке своей такой подарок на Новый год сделаю!

– П-подарок?!
– не то всхлипнул, не то взрыкнул Стас и сделал шаг к купцу.

А тот, забыв обо всем, рылся в коробке, бормоча: - А вот это, это я Маришеньке как раз на Новый год и поставлю!

Иван с Акимычем осторожно выдавливали из дверей Хромого, задушенно шипевшего что-то неразборчивое.

– Привезу, сам кофий вам и привезу. И табачок привезу, завтра же поутру!
– увещевал он Стаса. Иван лишь молча сопел, упершись пятерней в широкую грудь товарища.

__***__

– Вань, а все же, как ты ее? Ведь на Каблучках несколько очень крепких вязальщиков выгорело, - Стас отхлебнул из высокой кружки, аккуратно поставил ее на стол и с интересом посмотрел на напарника.

Тот уже несколько минут гипнотизировал рюмку, полную прозрачно-голубоватой жидкости. Наконец, резко опрокинул содержимое рюмки в рот, глотнул, замер, прислушиваясь, не дыша, затем длинно выдохнул.

Его отпускало.

Стас терпеливо ждал ответа.

– Понимаешь, чтобы нащупать ту точку, которую можно расшатать, развязать узел, скрепляющий все части любого существа вместе, надо очень четко представлять, что это может быть. А когда найдешь - знать, как использовать. Короче - с одной стороны, очень крепко верить, всей душой верить в то, что ты в этой твари нащупал, а с другой, очень жестоко и хладнокровно использовать. Вот такие вот высокие слова.

– И что ты в этой нежити нащупал?

– Любовь, Стас, - пожал плечами Иван, - она же была когда-то молодой женщиной. В сумке у нее, ты заметил?
– лежала какая-то плюшевая игрушка, медвежонок вроде... Кого-то она да любила.

Иван нацедил очередную порцию голубоватой жидкости, поднял рюмку, покрутил, любуясь бликами света, и залпом опрокинул.

Выдохнул, со значением потрясая указательным пальцем:

– Любовь, Стас. Как всегда, любовь.