— Ненавижу войну! — страстно прервала его Виола.

— Поведут на убой наших братьев, мужей, женихов… Из-за чего, для кого, кто устраивает этакий ужас?..

— Ага, вы начали из другой оперы, Виола. В этом — трагедия войны… Она — ужас и мерзость, но описывать ее будут красиво. Вот как раз сегодня в газетах есть описание первой битвы русских с германцами: поднялись в облака два аэроплана — наш и немецкий, сцепились, как две хищные птицы, и — упали с облаков вместе. А внизу две армии одна против другой, как муравьи. зарылись в землю.

— Крымский эскадрон уже отправили, — сказал Сергей, внимательно слушавший. — Коней забирают самых лучших…

— Плохо, что в нашей народной толще нет подъема. Никто не сочувствует этой войне, никому не понятны причины…

— Не хочу ни говорить, ни думать о причинах, — закричала Виола. — Жизнь прекрасна, коротка, дается человеку один только раз. Бросьте про войну! Посмотрите, какая красота!

Лодка быстро мчалась по едва дышавшему морю. В туманной дали на горизонте шел в Ялту черный грузовой пароход. От зеленых гор в море падали длинные тени. Солнце пышно угасало, озаряя нежную зелень виноградников.

— Какой закат! — восхищалась певица. — Художник, что же вы молчите?

— Художники красками говорят, не словами, — возразил Василий Иваныч, — певцы — звуками. Ну-ка, можете вы сейчас спеть что-нибудь о закате?

Не докончив куплета, она опять показала басу язык.

— Что, взяли?

Голос у нее был такой же золотистый, как и глаза, не контральто, как можно было ожидать по низкому тону, в котором она говорила, а, вероятно, меццо-сопрано.

— Спойте дальше! — поощрил певицу художник. — Замечательно красивый мотив. Да, тихий час заката Как хорошо!

— Это — народная, неаполитанская песенка, по содержанию довольно-таки глупенькая. Вы бывали в Неаполе?

— Случалось.

— А еще где были?

— Я много ездил… по всем морям… На Востоке, например, в Японии был…

— Ах, Япония — мечта моя.

— Но вы не докончили песни.

— Да? Вас интересует этот пустячок? Ну, дальше поется так:

— Очи, очи! — с добродушной иронией проворчал Василий Иваныч. — Ах, уж эти сочинители романсов! Пишут для теноров и сопрано — и все про очи, будь они неладны.

— Кто — неладны? Сочинители или очи?

— И те и другие.

Валерьян молчал. Очевидно, Василий Иваныч нашел себе на сцене какую-то Виолу, и вот концертируют вместе. Оба молодые, здоровые, свободные… Скучно и завидно смотреть на чужое счастье. Закат угасает, но завтра взойдет утреннее солнце. Взойдет ли оно и для него? Как грозовая туча, надвигается огромная, страшная, непонятная война; не нужны будут теперь художники, певцы, певицы и эти мирные, наивные песенки любви Поздно нашел себя неудачный земский врач Василий Иваныч, разочарованный народник… Конченные, ненужные люди, не замечающие, что эпоха, в которой они были нужны и значили что-то, оборвана внезапно зазвучавшим громом чудовищных пушек; а певцы все еще поют старые песни, художники пишут никому не нужные картины…

— У вас больное лицо, — участливо сказала ему певица. — Что с вами?

Валерьян принужденно улыбнулся.

— Просто — голова болит. Вино и море плохо действуют на нее.

— Так вы прилягте, голубчик. Ничего, не стесняйтесь: вас укачало. Вот возьмите мою шаль!

Лодка слегка покачивалась, быстро скользя по зыби. Багровый закат бледнел, как догорающие уголья, подернутые пеплом. Облака сгрудились и тяжело лежали над гребнем гор. Им хотелось спуститься к морю, но море влажным своим дыханием не пускало их. В волнах кувыркались дельфины.

— Приналяжь, ребята! — озабоченно смотря на горизонт, сказал рулевой. — К ночи свежий ветер будет.

Угасающий закат отливал потоками расплавленной меди.

вполголоса напевала Виола.

К золотым струнам ее красивого голоса внезапно прильнул баритональный, светлый бас:

Голоса мужской и женский как бы боролись между собой, переплетаясь в красивых аккордах.

Виола на момент умолкла. Тогда высоко, полно и легко взлетела и понеслась ввысь хрустально-прозрачная, широкая, предостерегающая волна сдержанно-могучего голоса:

Море звенело, словно аккомпанируя прекрасному пению. Казалось, что не певец пел, — облака неслись высоко над морем.

Когда Валерьян проснулся, была уже ночь. Его разбудили ощущение холода и громкие крики лодочников. Они суетились, спорили, ругались и гребли стоя, лицом вперед, изо всех сил налегая каждый на свое весло. Лодка качалась всего саженях в двух от крутого берега, но гребцы никак не могли пристать к нему, хотя весла гнулись под сильными руками здоровых парней: с берега дул ураганный ветер, пригибавший почти к земле прибрежные кусты; но море казалось спокойно, волны бежали от берега вдаль. Мачта была снята. Работа гребцов могла держать лодку только в состоянии неподвижности. Ветер ревел, выл и визжал в ушах. Рулевой стоял на носу лодки с багром в руках. Все кричали. Василий Иваныч сидел у руля. Виола оказалась на дне лодки, подле Валерьяна. Ее черные волосы развевались по ветру.