Валерьян вздохнул.

— Пожалуй, — согласился он. — За последнее время много было всяких треволнений, но я работал даже во время постройки, на воздухе. Хотите, покажу вам мои крымские работы?

— Пожалуйста! — Сила Гордеич улыбнулся, польщенный. — Ценитель я никакой, а все-таки хорошее от плохого наверно сумею отличить. Хе-хе!

Смеясь, они пошли в мастерскую художника.

После обеда Сила Гордеич обошел все шесть комнат дома и вместе с Валерьяном пожелал осмотреть участок. Начали сверху, с леса, откуда слышались удары топора.

— Это Иван лес чистит, — сказал Валерьян: — очень уж зарос густо.

Поднимаясь в гору, шли по узенькой лесной дорожке и выбрались на небольшую поляну.

Тогда из кустов вылез высокий молодой парень в ситцевой рубахе, с топором в руках, воткнул топор в дерево, снял рваный картуз и поклонился, откинув белокурые волосы.

— Здравствуйте, Сила Гордеич, с приездом вас!

Старик улыбнулся.

— Это ты, Иван?

— Я самый и есть. Помните, може, меня? Мы с отцом моим работали у вас, тоже по лесной части.

— Помню, помню. Я и не знал, что ты сюда переселился. Что же ты бросил родную-то деревню?

Парень осклабился. Одна рука у него полезла в затылок, другая — за пояс.

— На заработки отправился, Сила Гордеич. С отцом разделимшись. Не у чего стало жить, — в земле утеснение. Ну и того… прямо к Валерьян Иванычу: все- таки, как бы сказать, не к чужим людям. Около дома Черновых кормимся, Сила Гордеич!

Сила Гордеич проницательно посмотрел на парня: Иван Царевич стоял в прежней позе, с одной рукой за поясом, а другой — в затылке, и смущенно улыбался. Ему было едва ли двадцать лет. На верхней губе бледного, нервного лица с голубыми глазами чуть-чуть пробивался золотистый пушок.

— Ну, как? Лучше, что ли, здесь-то?

— Рыба ищет, где глыбже, а человек — где лучше, Сила Гордеич!

— Он правды ищет! — добродушно заметил Валерьян.

Сила Гордеич иронически усмехнулся.

— Правды? — протянул он, поднимая брови. — Вишь чего захотел! Что ж, ты ее с хлебом, что ли, есть будешь, правду-то?

Иван Царевич почесал в затылке.

— Раздери тому живот, кто неправдою живет, Сила Гордеич! — во все лицо улыбнулся он. — Нынче весь свет правду ищет, а она и не слышит!

Ты знаешь, — строго сказал Сила Гордеич. — правда-то, говорят, в тюрьме сидит, а неправда по свету гуляет?

Иван радостно улыбнулся.

— Истинную правду изволили сказать. Сила Гордеич. Я потому и к Валерьяну Иванычу прилепился, что правильные они, за правду стоят. Чтобы, значит, всем уравнение!

Сила Гордеич нахмурился.

Иван опять почесал в затылке, собираясь что-то прибавить, но вдруг, обращаясь к Валерьяну, сказал, понижая голос:

— А что я вам скажу, Валерьян Иваныч: татары говорили мне — в поселке-то у писателей гости были вчерась. Гы!

— Какие гости?

— Известно, какие! С обыском которые. Говорят, скоро и здесь будут. Ждите гостей, Валерьян Иваныч!

— Что же они ищут? — недовольно спросил старик.

— Да не иначе, как правды, Сила Гордеич! — Иван широко улыбнулся.

— Вот не было печали, так черти накачали! А я-то думал — тихо здесь!

— Последняя туча рассеянной бури, — сказал Валерьян: — все еще после пятого года отрыжка идет, Ну, я спокоен: за мной ничего политического нет!

Сила Гордеич покрутил головой.

— Вот вам и культурный скит! — зарычал он, подымая брови. — Эх вы, цивилизаторы!

— А про вас, Сила Гордеич, — продолжал Иван, — уж вся долина говорит, татары языком причмокивают: старшая хозяина приехала, деньги-меньги многа есть!

Иван опять почесал в затылке и, обращаясь к Валерьяну, заговорил деловито:

— Корову-то мы хорошую купили, Валерьян Иваныч. Теперь беспременно с лошадью будут набиваться. Сеит-Мемед жеребца продает, а Мустафа кобылу; того гляди, оба придут.

— Мне-то что? — ответил Валерьян. — Придут — так сам и гляди! Я в лошадях толку не знаю, вот разве Силу Гордеича спросим.

— Мое дело тоже сторона, — насторожившись, отозвался старик. — Вам, чай, не рысака покупать?

— Знамо, не рысака, — хозяйственно отозвался Иван. — Нам, Валерьян Иваныч, лошадь надо хрестьянску, спокойну, смирну, а жеребец — он для хозяйства не годится. Знаю я их: все умный, все хороший, да вдруг, с бухты-барахты, как зачнет озоровать! Одна склока с ними!

От дома послышался густой лай Фальстафа.

— Кто-то едет, — сказал Иван. — Пойду, погляжу.

Он взял топор и направился к дому.