— Вот оно, новое поколение мужиков! — сказал, глядя ему вслед, Сила Гордеич. — В пятом-то году, поди, мальчишкой был, а уж дух в нем новый. С отцами не уживаются. Не то что в земле утеснение, а взгляды изменились. Не хотят по-старому жить. Свободы хотят да правды какой-то.

Старик вздохнул и задумчиво стал чертить палочкой по земле.

— Эх, Россия!.. Что-то будет с ней через двадцать лет?

— Одна революция провалилась, теперь второй ждут, и так уверенно говорят, что только в сроке разногласие: одни ждут через пять лет, а другие — через двадцать пять. Но что она будет — в этом никто не сомневается!..

— А вы как думаете, Валерьян Иваныч?

— Я так думаю, что если ничего особенного не случится, ну, там войны какой-нибудь неудачной, — Россия лет сорок по-старому стоять будет, а больше как на сорок лет прежнего кафтана все равно не хватит: разлезается по швам.

Старик, шагая по тропинке рядом с Валерьяном, задумчиво жевал губами.

— Вот и вы, Валерьян Иваныч, как будто тоже второй революции желаете; а ведь ее не надо желать, — от нее ничего хорошего вам не будет: ведь при конституции-то мы, коммерсанты, вас, демократов, во как прижмем!.. — Сила сделал энергичный жест.

— Ну, значит, вам она на-руку?

Сила Гордеич вздохнул.

— Кабы умные да сильные люди наверху, обошлась бы Россия без революции. И работник ваш, Иван Царевич этот, на новые земли пошел бы тоже: вижу я, о полной свободе на своем клочке мечтает. Забрались в глушь такую, колонизаторы! Что он у вас делает-то?

— Все. И землю пашет, и в садоводстве смыслит. Работник отменный! Он не из корысти, а по идее какой- то мужицкой предан мне: думает, что я из тех, которые за народ стоят и новые порядки заведут.

Сила Гордеич усмехнулся.

— Вижу, вижу! Одного вы духа — и хозяин и работник. Ну, только смотрите, как бы к вам в самом деле полиция не пожаловала! Мой совет — ежели есть книжонки какие, припрячьте! У всех у вас сказки какие-то в головах. Художнику оно, может, так и надо, а ежели народ вместо правды в сказку верит, тут уж хорошего нечего ждать.

У крыльца стоял Иван и, прислонив козырьком ладонь к глазам, иронически смотрел на низ участка, к воротам.

Рано утром кто-то постучал в комнату Валерьяна.

— Валерьян Иваныч, вставайте! — послышался тихий шепот Ивана. — Гости пришли!

— Какие гости?

— Полиция!

Валерьян вскочил и выглянул в окно. Дом был окружен цепью солдат, вооруженных винтовками, а на парадное крыльцо взбирался пристав. Валерьян надел туфли, накинул халат и вышел в столовую.

Перед ним стоял солидный бородатый пристав. Он официально, слегка поклонился.

— Извините, что по долгу службы должен вас потревожить!

— В чем дело?

— Приказ от главноначальствуюшего города Ялты. Будьте добры расписаться!

Он вынул и положил на стол бумагу.

Валерьян прочел.

Это был приказ произвести обыск в доме художника Семова и объявление о выселении его из Крыма в трехдневный срок.

— Что за причина? — нахмурившись, спросил Валерьян.

— Не могу знать. Наше дело — служба. Разрешите сделать осмотр вашего дома.

— Пожалуйста, только у нас все еще спят. Присядьте немного, я разбужу жену и ее отца.

Пристав сел за стол.

— Почему вы так сильно вооружены и столько войска с вами?

— Так полагается. Случается, что вооруженное сопротивление оказывают.

— Да вы же знаете, что я художник и никакой политикой не занимаюсь.

— Знаю, но такой приказ… Так вы говорите, что а отец вашей супруги здесь?

— Да, вчера приехал погостить.

— А бывший депутат Пирогов, кажется, тоже в родстве с вами состоит?

— Да. Так неужели это и есть причина обыска и выселения меня из собственного дома?

— Очень может быть, — пробормотал пристав, раскладывая на столе бумаги. — Чем бы ни кончился обыск, но вы обязаны через три дня выехать отсюда. Распишитесь, пожалуйста!

Валерьян расписался и пошел будить Наташу. Но она уже встала. Наверху слышались шаги и старческий кашель Силы Гордеича.

Через несколько минут комната наполнилась людьми в военной форме, в шпорах, с тесаками и саблями у пояса. В доме началась возня. Загудел говор грубых голосов. Начался обыск. Валерьян и Наташа с расстроенными лицами следили, как разворачивали содержимое комода, письменного стола, сундуков и чемоданов. Пристав расположился в библиотеке и тщательно перелистывал каждую книгу. Сила Гордеич мрачно ходил из угла в угол, ни с кем не разговаривая.