– Давай потом поговорим. Не сегодня, – безо всякого выражения предложила Стася.

Спину Аравина полоснуло огнем. Словно обжигающий пар прошелся по коже.

– Нет, – выказал категоричный протест, изучая неестественно отстраненную девушку тяжелым взглядом. – Сейчас. Поехали.

Эмоции Егора бушевали прямо на выдаче. Не перегорали внутри. Прорывались наружу. Ему нестерпимо хотелось хорошенько встряхнуть внезапно хладнокровную Стасю.

– Я не поеду, – решительно встретилась с ним глазами.

Рассматривал ее, и ничего не видел. Пазлы наискось ложились. Не совпадали. Впервые, со дня их знакомства, Стася закрылась. Спрятала эмоции. Ушла в глухую оборону.

Ее бесчувственное выражение лица тупым ножом сдирало с него кожу.

– Новую игру затеяла? – грубый тон его голоса резанул сомнительную тишину.

Сладкова тяжело выдохнула, но промолчала. Поджимая губы, глазами никаких эмоций не выдавала.

– Настя?

– Что?

– Разомкни свой прекрасный рот и объяснись!

– Не сегодня.

Он знал Стасю два с половиной года. Давно научился предсказывать все ее реакции на любое возможное действие. Но с такой Сладковой Аравин столкнулся впервые. Его раздражало то, что она контролировала свои слова, свои эмоции, ситуацию в целом. Повторяла его собственные схожие приемы.

– Что значит: не сегодня? Суббота – мой день, Сладкая, – голос Егора неосознанно стал резче и требовательней. Послышались в нем и нотки собственничества, голого эгоизма. Ощутив сопротивление, пошел нахрапом. – Мой.

– Что же ты, Егорушка, вспомнил об этом почти в воскресенье утром? – сбиваясь со своего беспристрастного тона, спросила Стася. Уловив, наконец, ее эмоции, ощутил мрачное и сочное удовлетворение. – В костюме, я смотрю. Весь из себя... Очередной вечер благотворительности?

Ситуация прояснилась с поразительной четкостью. Сошлись пазлы. Обозначилась картинка. И первым делом Аравин испытал не что иное, как малодушное облегчение, понимая истинную причину Стасиной демонстрации независимости. Но, невзирая на это, заложенная ею внутри него ярость продолжала модулировать и разрастаться.

Смотрел на девушку со звериным прищуром.

– Так ты обиделась? Скажи прямо. Какого хр*на ходишь по нервам?

– Это ты мне по нервам прошелся! Понятно?

Просила Аравина не устраивать ругани, и сама же не сдержалась. Только боль, вразрез всем разумным доводам, прорывалась наружу. Сердце тревожным танцем заходилось в груди. Торопилось вступить в диалог.

– Садись в машину. Поговорим нормально.

Холодный воздух, вгоняемый в легкие неосторожными судорожными вдохами, царапал горло. Глаза малодушно слезились. Но Сладкова не сдавалась.

– Никуда я с тобой не поеду!

– Перестань устраивать сцены. И без того проблем хватает, – жестко сцепляя зубы, попросил Егор. – Ведешь себя... – пронзил девушку порицающим взглядом, – как ребенок.

О, если бы Аравин только знал, как на нее воздействовали подобные замечания. Особенно из его уст. Надавил на нужные рычаги. Спровоцировал оставить далеко позади шаткое самообладание, и бежать без оглядки впереди паровоза.

Скрипнув зубами, прошла мимо Егора к двери. Когда он схватил ее за руку, не давая уйти, раздраженно дернулась:

– Сейчас вернусь, – вложила в это короткое обещание всю свою бессильную ярость. – Бабушку предупрежу и кое-какие вещи соберу.

***

Полусонный город вскрывал в подсознании Аравина незащищенные механизмы памяти. Обрывочными вспышками проносились чувства и эмоции, что возникали в нем, когда искал Стасю после прошлой громкой ссоры.

Их мост. Пульсирующая тревога. Гнев. Соразмерный ему страх. Безжалостный и яркий ассоциативный ряд. Сладкова снова умудрилась отравить ему душу.

Видимо, Егор так до конца и не примирился с тем, что стал абсолютно зависимым. Уязвимым перед Стасей. Она порождала внутри него какие-то необъяснимые болезненные приступы. Грудную клетку распирало от силы эмоций. Коротило. Звенело. Словно подопытный зверь, отравленный антагонистическими препаратами, бился в лютой агонии. Неумолимо приближался к процессу кипения, как взрывоопасная жидкость под закрытой крышкой.

Но, даже вопреки нешуточному внешнему давлению, отпустить Стасю не имел возможности. И мысленно не допускал подобное. Бл*дь, да он элементарно не мог ослабить связывающую их цепь. Держал натянутой. В порыве всецелого обладания, все дальше наматывая сталь на запястье, дергал на себя.