— Ну ты звезда! Нет бы завалить литературу или технику СМИ, — сетовала Варя. — По фотожурналистику! Это же Одуванчикова! Ей вообще еще никто живым не пересдавал!

Лилия Владимировна Одуванчикова — вообще отдельная история. Даже не история, а эпохальный роман размером с «Войну и мир». Одно время университетский актив награждал каждого сдавшего ей студента камуфляжной футболкой с кроваво-красной надписью «Я пережил Одуванчикову». А отличников показывали младшим курсам как местную достопримечательность.

Преподаватель по фотожурналистике для всего газетного отделения — что-то вроде детсадовской Бабайки, поэтому на первой лекции мы ожидали увидеть минимум чемпионку по бодибилдингу с клыками, как у вымершего саблезубого тигра, с которых еще капает кровь невинных жертв. В аудиторию вошла всего-навсего сухонькая старушка в синем костюме. На шее у Одуванчиковой вместо ожерелья из голов поедавших студентов болталась норковая горжетка, а в руках (вместо ножа для снятия скальпов) — обычный мужской кейс, который на ее фоне казался огромным.

— Ой, мамочки! — почему-то ужаснулась Варя.

Ладно уж, бывали и пострашнее. Одуванчикова аккуратно разложила перед собой список группы и начала лекцию таким тихим голосом, что мы были вынуждены почти читать по губам.

Со стороны могло показаться, что она — любимый педагог группы. Перед парой шла ожесточенная борьба за первый ряд, где можно было хоть что-то услышать, на лекции стояла мертвая тишина, и студенты преданно смотрели Одуванчиковой в рот. До самой сессии я так и не поняла, почему это все боятся милую старушку (не будут же они утверждать, что она специально творит тихо? У бедняжки просто слабый голос…), поэтому на экзамен явилась абсолютно спокойной, отвечать пошла первой — все остальные были в полуобморочном состоянии — и тут же брякнула какую-то непростительную глупость об экспозиции.

Результат был ошеломляющим. «Бедненькая» старушка, оскорбленно запахнув норковое манто, вскочила, с невероятной силой оттолкнув тяжеленный стол, и вылетела в коридор. То, что там происходило, я узнала от Вари, потому что хрупкая Одуванчикова прижала меня столом к стенке и выбраться было не так уж просто.

На глазах у падающих в обморок студентов, которым экзекуция только предстояла, она швырнула мою зачетку с третьего этажа вниз по лестнице и туда же богатырским голосом (где ж он был на лекциях?) проорала: «СТУДЕНТЫ! ВНИМАНИЕ! У НАС НА ФАКУЛЬТЕТЕ ДУРА!!!» Очень оригинальный способ отправить на пересдачу. С тех пор при встрече она меня только так и называет, правда, в последнее время ласково — дурочкой, но экзамен второй раз принимать категорически отказывается: с прошлого раза еще в себя не пришла, говорит.

Сегодня у меня терпение кончилось прямо на лестнице, и я галопом рванула в логово тигра. Там сидел одинокий завкафедрой и с блаженным видом пил кофе из маленькой чашечки. Не сразу поняла, что ворвалась в разгар медитации, но отступать было поздно — господи помилуй, как же его зовут-то? Господь вмешался сразу же: мой взгляд уперся в табличку на двери с именем-отчеством заведующего.

— Гавриил Петрович! Помогите мне, пожалуйста!

— Ну, только не Гавриил, а Гаврила, — уютным басом пророкотал он. — Я пока не архангел, а только завкафедрой, но все равно постараюсь. Что случилось-то?

— У нас скоро сессия…

— Кошмар! — согласно закивал огненно-рыжей головой профессор.

— А у меня фотожурналистика не сдана.

— Одуванчикова, — помрачнел он. — Сколько раз пересдавала?

— В том-то и дело, что ни разу!

— Так ты Дура? — обрадовался Гаврила Петрович.

— Ну, в общем, да…

— Это меняет дело! Дай-ка зачетку.

Я подошла к столу и протянула зачетку, изрядно потрепанную после полета с третьего этажа. Под зеленой лампой лежал толстый альбом с фотографиями холодного оружия и архангельским мечом на обложке.

— Да ты отличница!

— Была, — мрачно уточнила я.

— Ладно тебе, просто не сошлась характером с преподавателем. Такое бывает. С Одуванчиковой вообще мало кто характерами сходится, да… Она у тебя принимать не хочет, всей кафедре уши прожужжала, как ты ее чуть до сердечного приступа не довела. Сдавать будешь аспиранту, Илье Лилейко. Я напишу тебе его телефон…

В дверь ураганом влетела уборщица со шваброй и заголосила:

— Гавриил Петрович, помогите, ради бога, аспирантов унять, весь этаж жвачками залепили, спасу от них нет!

— Гаврила! — поправил ее смущенный профессор и протянул мне телефон, написанный на обрывке салфетки. — Только звони ему попозже вечером, его дома почти не бывает. У девушки живет, что ли? Ох уж эта молодежь! Правда, Олимпиада? — повернулся он к уборщице.

— Не говорите, аспиранты раньше тихие такие были, перепуганные, а теперь… Весь этаж в жвачке!

— Так это они от нервов жуют, Олимпиада Семеновна.

— Лучше бы они от нервов программу по литературе читали! — резонно заметила уборщица.