— Из того самого кабинета, где ты как сумасшедший всегда лез ко мне целоваться!

— Я по хотел, чтобы Коробин подумал, что я специально информирую тебя, готовлю, так сказать, к нынешнему бюро...

— Ах, скажите, какой тонкий дипломат! А ты забыл, как однажды передавал мне советы Коробина, как мне вести себя на предстоящем бюро, чтобы я была паинькой и признавала все, что мне припишут? Забыл? Брось крутить, Иннокентий, ты просто боялся за себя, так и скажи, зачем хитрить? Боялся, как бы Коробин не подумал о тебе плохо и не лишил тебя своего доверия. Ведь так, да?

Она говорила, уже не скрывая своей откровенной издевки и злости, но Иннокентий слушал ее с невозмутимо-спокойным видом, хотя, судя по всему, это давалось ему нелегко. Они стояли по обе стороны покрытого пестрой клеенкой стола с керамической пепельницей посредине, и что-то мешало им сесть и продолжать разговор более мирно, без этого вызывающего тона.

— Не задирайся! — Иннокентий подошел ближе, хотел взять ее за руку, но Ксения резко отстранилась.— Я не собираюсь скрывать от тебя истинное положение... Все, как говорится, течет, все изменяется... Коробин действительно входит в силу, и я не могу не считаться с ним, если хочу тебе помочь...

— И поэтому ты так подделываешься к нему, что тебе уже трудно быть человеком и вести себя так, как подсказывает тебе твоя совесть?

— Не говори со мной, как с трибуны! — Похоже, Анохин не был даже смущен ее упреком.— Не будь наивной! Твоя ошибка как раз в том, что ты стремишься к какому-то идеалу, а в жизни все проще и грубее... И на том собрании ты должна была вести себя не так, как велела тебе совесть, а как нужно для пользы дела. Стать выше личных мотивов и интересов!

— То есть как? О чем ты говоришь? С ума можно сойти! — Ксения отшатнулась от стола, смотрела на Иннокентия, словно не узнавая его.— Значит, ты раздваиваешься?.. Один на работе, другой дома, а где же ты настоящий? Где не изменяешь себе? Или это не обязательно, чтобы обе эти половинки сходились?

— Да при чем тут я? — Чтобы занять чем-то руки, Анохин гладил, как кошку, пушистую, лежавшую на столе шапку, но было заметно, что терпение его истощается.— Пойми ты... Я, может, в душе согласен с тобой, но разве я имею право потакать своим симпатиям и настроениям, когда дело касается общих принципов? Не забывай, что по сравнению с рядовыми коммунистами мы с тобой несем куда большую ответственность!

— А если эти настроения являются твоими убеждениями, тогда как? — горячо и возбужденно допытывалась Ксения, расхаживая по тесной комнатке, то всплескивая руками, то сжимая их.— Поступиться убеждением? Предать его? Во имя чего вести себя не так, как ты считаешь и думаешь сам, не так, как нужно людям? Так ведь можно докатиться до любой подлости и оправдать любой произвол!

Не выдержав, Анохин опустился на стул и откинулся на его спинку, напряженный и бледный.

— Почему ты из всего делаешь какую-то трагедию? Ума не приложу! — с тихой укоризной спросил он и даже пожал в недоумении плечами.— Разве мы всегда поступаем, как хотим? Разве никогда не было разрыва между желанием человека и его долгом?

— Но в чем же тогда, по-твоему, заключается мой долг в Черемшанке — прислушаться к мнению большинства или, наоборот, пойти против воли всех и навязать неугодного им председателя, потому что так хочет Коровин?

— Зачем ты пошла работать в райком? — Анохин с тоскливым и настороженным вниманием следил за каждым движением Ксении.— Я не хочу тебя учить, но думать, что ты вольна делать все, не считаясь с указаниями человека, от которого не только зависишь ты сама, но и вся жизнь в районе, но меньшей мере глупо!.. Ну ладно, вышло не так, как было нужно, но неужели ты на самом деле думаешь и веришь, что добьешься своей сомнительной правоты, а Коробин унизится до того, что признает себя неправым? Зачем ты ставишь в такое немыслимое положение и себя и меня?

— Оставим этот разговор, Иннокентий! — Ксения отвернулась к окну, смотрела на залитый солнцем двор.—Перерыв твой кончился — тебя, наверное, уже ждут люди в райкоме... А то мы гоняем зайца по кругу...

Анохин молча поднялся, медленно натянул скрипучее пальто, обмотал шею теплым шарфом. Ему казалось, что Ксения скажет что-то еще, но она стояла спиной к нему и безучастно молчала.

— Вечером я не сумею зайти за тобой, так что смотри не запаздывай! — запахивая полы пальто и глядя в пол, сказал Анохин.

Ксения круто обернулась, и он удивился ее язвительной улыбке.

— Боишься, как бы не подумали, что мы заодно? А это, скажут, уже целая оппозиция, а? Ах, как я могла подвести тебя, кто бы мог подумать!.. Вовремя ты догадался! Это просто счастье, что ты такой дальновидный!..

— Перестань! Не прикидывайся, что тебе смешно! — Анохин снова было двинулся к ней, но Ксения отступила, не спуская с него презрительного взгляда, и он замер, облизал пересохшие губы.— Ну зачем нам дразнить гусей? Зачем?.. К чему нам эта демонстрация?.. Пойми, нам лишь бы выбраться только из этой проклятой истории!..